Дуракам всегда везёт

Обличительный монолог её мог длиться ещё, может, час. Алесей Петрович зажмурился, будто его поставили лицом вплотную к искрам электросварки, постоял так минуту, выдохнул и вернулся в кабинет. Сел в кресло на тонкой нержавеющей ножке, крутнулся на триста шестьдесят градусов, аккуратно взял папиросу, спички, прикурил и задумался. Он очень уважал Миронова.

Даже, можно сказать, восхищался и в пример себе ставил. Мужик он, правда, с характером, резкий, жесткий. Но очень честный и справедливый. Жалко такого человека. Сам зря не обидит и другим не даст. Если, конечно, ты того стоишь. А Гарусов стоил. Миронов и не скрывал, что выделяет Алексея Петровича из массы «повелителей» бумаг статистических.

– Надо же! – только что сполна осознал событие Гарусов. – Ну, нелепость же! Неказистость какая-то. Чушь. Может, не инфаркт? Может, от переутомления плохо стало шефу?

Снова выглянул в коридор. Уборщица навесила пустое ведро на швабру, перекинула её через плечо и почти спортивной ходьбой покидала рабочее место.

– Афанасьевна! – крикнул вслед уже не басом Алексей Петрович. – А что говорят-то? Сильно прихватило Денисыча или слегка?

– Кто сказать может? – уходила уборщица. – Сами узнавайте у врачей. Мне потом передать не забудьте. А я-то откуда знаю тонкости? Что знала – сказала уже.

Она пожала плечами, пустое ведро съехало по швабре и ткнуло её в спину.

– Это уж вы, забодай вас комар, сами пробивайте. Вам это больше надо.

Пошел Гарусов домой. Жене рассказал, опечалил. Она тоже уважала Миронова. Муж часто о нём рассказывал. Поел Алексей Петрович совсем без желания и пошел в свою комнату. Позвонил домой Прошечкину Сане, корреспонденту газеты областной. Давнему товарищу. Вместе часто в командировки ездили. Хорошее перо было у Сани. За него и держали его в редакции. А так бы бичевал где-нибудь, камыш косил бы на диком озере для шабашников. Потому как пил крепко. Но даже после бутылки портвейна дешевого писал красиво, правдиво и точно. Главный кривился, но уволить – рука не поднималась.

– Слышал про нашего зама Миронова? – спросил Гарусов.

– Ну, а как же! – грустно сказал Прошечкин. – Завтра некролог публикуем. Царство ему небесное, Николаше Денисычу.

– Как? – вконец оторопел Алексей Петрович. – Когда он? Да не может… Кто сообщил в редакцию?

– Полетаев ваш и текст принёс. Во как! – Саня всхлипнул. Чем и показал, что выпил не меньше бутылки бормотухи.

Гарусов бросил трубку на рычаги, но тут же схватил её и, конечно, позвонил Полетаеву. Начальнику отдела учёта расходных матриалов. Выяснилось, что Прошечников, конечно, соврал. Полетаев вообще никому ничего не говорил, потому как только пятнадцать минут назад сам узнал и ошалел. Подчинённый ему позвонил. Доложил, что Миронов сейчас в реанимации. В тяжелом состоянии.

– Я только что с его женой говорил. – Полетаев тянул слова. Тяжко ему было. Чувствовалось. – Так она говорит, что кризис муж проскочил и врачи дают девяносто процентов на благополучный исход. Но при этом железно, чётко пообещали, что к прежней работе его на пушечный выстрел не пустят. Такую бумагу пошлют в обком, что обязательно пересадят его на спокойное место. Чтобы жил дальше.

– Так… – сказал Гарусов, торопливо выбил из пачки сигарету, прикурил и выпустил зизый пучок дыма в микрофон. – Вот оно как, значит. И что теперь? Надо же, казус какой!

– Так это я тебя хочу спросить – что теперь? – Полетаев, слышно было, тоже закурил. – Свято место, сам знаешь, пусто долго не бывает. Думаю, что тебе, Леша, надо костюмец покупать посолиднее. Зубри перед зеркалом осанку большого начальника и жди особого указания обкомовского. Туда и поедешь утверждаться.

– Ну, не псих ты, Витя!? – укоризненно вогнал слова в трубку Алексей Петрович. – Это ты костюмец покупай и осанку тренируй. Если кого и назначать, то тебя! А то сам не знаешь! Ты выше меня на голову по всем параметрам. И опыта у тебя на восемь лет побольше. Тебя и шеф ценит. И, кстати, обком. Не вижу другой кандидатуры. Честно.

Для приличия потрепались с полчаса о всяких пустяках. Полетаеву в отдел второй месяц бумагу не дают. Зам Алексея Петровича в командировке сдуру

скандал устроил со смежниками. На свою задницу приключений поймал и рикошетом в огород Гарусова камень метнул, дурак. Поговорили вот так, попрощались. Алексей Петрович открыл форточку и щелчком выстрелил окурком в сумерки. Тусклая горящая точка, разваливаясь на желтые микроскопические искорки, врезалась в тополь под окном и тонкими нитками дыма провалилась вниз, в темноту.

– Не смолил бы ты в квартире, – сказала жена издали, проплывая в пушистых тапках и шелковом халате из спальни на кухню. – А то вместе со шницелем опять будем яд от «Примы» глотать. Ну, всё закоптил. От подушки и то табакам прёт – не уснешь ни черта.