Дуракам всегда везёт

– Вот мы с тобой живём почти сорок лет. Сын с дочерью институты в Москве окончили и работают в столице. – Алексей Петрович не раздеваясь облокотился двумя руками об косяки кухонные. – Карьеру делают. Так же Машка говорит? Но они молодые. Им карьера – просто движение вперёд. Они не карьеристы. Просто слово это называют. А вот я кто? Я карьерист? Должность, на которой сижу, вроде не отнимал ни у кого, задницу не лизал начальству, чтобы меня людьми руководить поставили. Постепенно, за двадцать пять лет от статиста-счетовода доплелся до своей должности. Никому дорогу не перешел. Не просил. На глаза директору не лез. Сами меня назначили. И больше я ничего не хочу.

– Да! Карьерист с тебя, как из куриного яйца страус.– Жена чмокнула его в щёку. – Был бы ты наглый, знакомства увесистые мог заводить, компромат на большое начальство мог бы кому надо вовремя подсунуть – тогда да. Тебя бы как «своего», надёжного, тащили бы по всяким верхотурам. Это называлось бы – человек щитом и мечом прошибает себе тропку на верх горы. А ты, Лёша, слава Богу, «тютя» у меня. Сейчас порядочных людей, которые локтями других не раскидывают по сторонам, чтобы первыми проскочить, так и зовут – «тютя». Лопух. И вот за то, что ты «лопух», а не «зверь» – я тебя и люблю десятки лет.

После ужина Гарусов полежал на диване, почитал «Известия», потом пошел к себе в комнату и позвонил Полетаеву.

– Привет, Витя! – сказал он бодро. – Как дела-то?

– Да как вчера, так и сегодня. Нормально, – Виктор засмеялся.

– А я днём тебя искал – не отвечал ты. И в кабинете не было, – Алексей Петрович тоже засмеялся.

– А чего искал-то?

Гарусов растерялся. Не придумал, гадство, заранее, зачем искал. Сплоховал.

– Да просто поболтать хотел, – продолжал смеяться Алексей Петрович, но Полетаев в тональность не въехал.

– Выпил, что ли? – спросил он лениво, – поговорить не с кем? Так, Лёха, у нас же с тобой насчёт общих тем, об которые можно языки почесать, глухо вроде. Сроду кроме улучшения статотчётов ни о чем не трепались.

– Ну, да… – Гарусов помолчал. – Вообще, могли бы и найти общую… Да ладно. Извини, что отвлёк. Будь здоров.

И медленно уложил трубку на старинный телефон, который жена случайно увидела в комиссионке.

– Ну, вот он как раз с шефом в Главк и ездил, – уже окончательно убедил себя Алексей Петрович. – Оно и хорошо. Дня через три и утвердят-назначат. И правильно. Стаж. Опыт. Образование. Солиднее меня раза в три. Деловые качества со знаком Качества.

И он улыбнулся удачной своей шутке. Стало легко и хорошо. Спокойно и даже весело.

– Надо же, бред какой. Что за бес там во мне голову изнутри скрёб когтями? С какого такого я вообще так неприлично завёлся?! Нет, и не было никогда у меня этого карьерного обострения. Клиника, чёрт! Психоз. Лечиться надо.

Дома у него тоже всегда в столе лежали бумаги, над которыми стоило больше подумать. В кабинете не получалось. Отвлекали. Он достал их, взял ручку с кнопками. Одна выбрасывала стержень с синей пастой, другая- с чёрной, а третья с красной. Посидел он в работе часа три. На толстой пачке отчета, пробитой степлером, он написал красным – «Кедровичу. Разобраться». А на десяти испещрённых цифрами страницах в тонком журнале после часового анализа твёрдо вывел: «Рассмотрение преждевременно».

На работу утром шел Гарусов в прекрасном настроении. И думал о том, что хорошо иметь в голове мозги, а не пучок ваты. Вот подключил ум вовремя и уже лишнего не наворочаешь. Глупостей всяких. И суетиться не будешь. Суетливость всегда выдаёт в тебе слабость и неуверенность. А Гарусов уже на все двести процентов был уверен, что сработается и с Полетаевым, да и вообще – с кем угодно, кто бы в тот кабинет ни сел.

Последние мысли шуршали в голове уже под утренний стук швабры.

– Деньгами сорить они мастера! Да! – ехидно утверждала Лидия Афанасьевна, совершая работу. – А чего не сорить, когда по сто сорок рублёв тебе дарят за отсидку задницей на стуле. Рубль вон! Цельный рубль на полу нашла. И кому отдавать, не спросишь. Все и прибегут. Потому себе заберу. А не сори впредь деньгами!!! Вот как!

Улыбнулся Алексей Петрович. Наивная и добрая душа была у этой шумной и с виду скандальной тётки. А она-то хорошая и даже милая. Всех нас любит и двадцать лет в нашей конторе полы драит. К другим не идёт. А пугает воздух она своим шумом от того, что жить ей интересно, а вот чем этот интерес обозначить конкретно, не догадалась и вряд ли догадается уже. Вот и реагирует на всё, что есть в природе, бурно да искренне. Как дитя малое.

– У Николая Денисыча всё обошлось, – крикнул он уборщице. – Теперь на поправку пойдёт.

– Ну, вот не зря, стало быть, я молилась за него и свечки ставила подле лика Божьей матери, – выпрямилась Лидия Афанасьевна. – К хорошему человеку и силы небесные по-хорошему. Пусть живёт. Чего туда торопиться? Нет там ничего. Тут всё. И хорошее, и гадостное.

– Ну, а руководить запретят, – Гарусов протёр о тряпку подошвы и медленно, чтобы не снесло его на мокром полу, двинул к кабинету. – Это уже железно!