Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых

Итак, что же такое марксистская теория истории? Между общественной и экономической жизнью, бесспорно, множество связей. Но где тут причины, а где следствия? Это нельзя выяснить, поскольку не существует экспериментов, которые позволили бы проверить ту или иную гипотезу. Поэтому на практике марксистская история не столько объясняет ход развития общества, сколько смещает акценты. Пока одни изучают право, религию, искусство и семью, марксисты фокусируются на «материальных» реалиях, под которыми подразумевается производство еды, жилья, машин, мебели и транспортных средств. Если вы достаточно избирательны, вы можете создать впечатление того, что производство материальных благ – это реальный двигатель социальных изменений. Ведь без них в любом случае никакие другие блага существовать не могут. Хотя такой подход дает полезный стимул к поиску важных фактов, он не объясняет причинно-следственные связи. К тому же он формирует совершенно неверное представление о современной истории, в которой законодательные и политические нововведения одинаково часто влекут за собой экономические изменения и выступают их последствиями.

Еще больший интерес для марксистских историков поколения Хобсбаума представляла идея класса. И как мы это увидим на примере Перри Андерсона (см. гл. 7), такие историки особое внимание уделяют периодам общественных потрясений и бунтов в надежде найти доказательства «классовой борьбы», подпитывающей социальную и политическую неразбериху. В связи с этим Маркс проводил различие между классом «в себе» и классом «для себя». В капиталистической системе пролетариат составляют все, кому нечего предложить для обмена, кроме рабочей силы. Объективно говоря, члены пролетариата образуют класс, потому что они разделяют общие экономические интересы, в частности стремление к освобождению от «наемного рабства» и контролю над средствами производства. Буржуазия является классом по той же причине, а именно потому, что ее представителей объединяет заинтересованность в сохранении контроля над средствами производства. Из этого столкновения интересов и возникает «классовая борьба» – соперничество в мире материальных сил, которое сами участники могут полностью не осознавать.

Люди не просто имеют экономические интересы. Бывает так, что они осознают их. И в процессе понимания вырабатывают детальные представления о том, что им причитается, и о справедливости или незаслуженности своего положения. Когда это происходит и когда осознание разделяемых экономических интересов само становится общим, возникает класс «для себя». И в этом, по Марксу, заключается первый шаг на пути к революции.

Все это поэтично и захватывающе. Но верно ли? И если да, то, может быть, перед нами открывается новый способ заниматься историей? Хобсбаум, Томпсон, Хилл, Самуэль и Милибэнд дали утвердительный ответ на оба вопроса. В результате они занялись переписыванием истории английского народа как истории «классовой борьбы». Отсюда постоянное подчеркивание материальных благ и социальных преимуществ растущего среднего класса на фоне обнищания и деградации рабочих. Вот типичная выдержка из книги Хобсбаума о правлении Георга IV. Этот текст следует за продолжительным высмеиванием сельской аристократии с ее охотой, стрельбой и закрытыми частными школами:

В спокойствии и процветании протекали жизни многочисленных паразитов из сельского аристократического общества, верхов и низов: чиновников из деревень и маленьких городов, снабженцев аристократии и джентри, а также представителей традиционных, вялых, коррумпированных и по мере развития промышленной революции все более реакционных профессиональных сообществ. Церковь и английские университеты спали, убаюканные своими доходами, привилегиями и злоупотреблениями, связями с высшей знатью и коррупцией, борьба с которой более последовательно велась в теории, чем на практике. Что же касается юристов и тех, кто поступал на государственную службу, то они были неисправимы… [Hobsbawm, 1969, p. 81].