Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых

И какие же странные формы принимало это «освобождение»! Поскольку марксистские историки не снисходят до таких аспектов жизни общества, как закон и судебный процесс, Хобсбаум не видит необходимости упоминать Декрет СНК от 22 ноября 1917 г., который упразднил суды и адвокатуру, так что люди остались без единственной защиты, которую они когда-либо имели от запугивания и незаконного ареста. В конце концов только буржуазия, которая в любом случае была на пути к «полному краху», захотела бы иметь суды. Разумеется, не упоминается создание Лениным ВЧК, предтечи КГБ, и то, как он наделил ее полномочиями использовать все методы террора, чтобы доносить волю «масс» до простых людей. Не говорится также и о голоде 1921 г., первом из трех рукотворных случаев голода в ранней советской истории, необходимом Ленину для того, чтобы навязать волю «масс» тем непокорным украинским крестьянам, которые не соглашались быть «массами». Читая соответствующие страницы «Эпохи крайностей», я был удивлен, как книга не вызвала такого же скандала, что и обеление Холокоста Дэвидом Ирвингом. Но в очередной раз я убедился в том, что преступления, совершенные левыми, – это на самом деле не преступления, и что те, кто их оправдывает или замалчивает, всегда делают это из лучших побуждений.

Так мы подходим к Э.П. Томпсону. Если теперь Томпсон и важен для нас, то только потому, что он остро осознавал проблемы, связанные с марксистской теорией класса и извилистостью тех путей, в которых заплутали «в себе» и «для себя». Для Томпсона имеет значение именно класс «для себя

». Согласно традиционной марксистской теории, в которой класс определяется положением в производственных отношениях и экономической функцией, объединяющей всех тех, кто ее выполняет, английский рабочий класс должен был существовать уже со времен первого капиталистического производства в средневековой Англии[20]

. Напротив, Томпсон утверждает: ничего такого, что можно было бы продуктивно сравнивать с «рабочим классом» XIX в., в это время не существовало. В другом месте он подвергает критике тех марксистских историков, которые, доверяясь схематичной истории «Манифеста Коммунистической партии», пытаются убедить нас в том, что экономика Франции до Великой французской буржуазной революции была «феодальной». Все эти идеи, по мнению Томпсона, демонстрируют фиксацию на простых категориях ценой рассмотрения исторических явлений во всей их сложности.

Трудно с этим не согласиться. И тем не менее Томпсон не разуверился в том, что марксистская теория классовой борьбы проливает свет на устройство общества и что в модифицированной форме ее можно применить к истории Англии. В «Становлении английского рабочего класса» он утверждает, что неадекватна никакая простая, материалистическая идея класса: «Класс характеризуется людьми, поскольку они проживают свою собственную историю. В конечном итоге это единственное возможное определение» [Thompson, 1968, p. 11]. Другими словами, класс «в себе» возникает вместе с классом «для себя», и старая марксистская идея о том, что класс предшествует классовому сознанию, лишена силы. Но как иначе придать смысл идее, что классы всегда вовлечены в «борьбу»? Роберто Михельс выразился по этому поводу лаконично: «Определяющим фактором классовой борьбы в ходе истории было не просто существование

угнетающих условий, а осознание своего положения угнетенными» [Michels, 1915, p. 248]. Возникает вопрос, ключевой для новых левых вообще: могут ли на самом деле быть угнетенными люди, которые не считают себя угнетенными?

Английский рабочий класс, как утверждает Томпсон, появился в результате воздействия многих факторов: не только экономических условий промышленного производства, но и протестантизма вне Англиканской церкви, на языке которого люди могли выразить новые формы лояльности, движения за парламентскую и избирательную реформы, общественных объединений в промышленных городах и тысячи других составляющих. Все это помогло выработать идентичность и решимость, которые позволили промышленным рабочим формулировать свои потребности и претензии. Такое представление о классе как о результате взаимодействия между «материальными» обстоятельствами и их осознанием, несомненно, более убедительно, чем принятое Хобсбаумом. В изложении Томпсона картина рабочего класса не вызывает никаких возражений: это совокупность людей, которые среди прочего работают по найму, обеспечивая себе пропитание, но включены в систему устоявшихся социальных обычаев, политических институтов, верований и моральных ценностей. Все это связывает представителей пролетариата с национальной традицией, которую они разделяют с согражданами.