Дуративное время

Но тут Медору показалось, что это вовсе не инопланетянин, а сам Сатана, который принялся его искушать: дескать, я тебе послужу здесь, а ТАМ ты пойдешь со мной.

— Нет уж, — слукавил Медор, пуская кольца. — Давай лучше наоборот: это я тебе послужу здесь, зато ТАМ мне будет хорошо. Договорились?

Сатана почесал в затылке:

— Это тебе постараться придется!

— Так ясен пень…

Медор, когда разговаривал со всякой сволочью, бывал очень прост в общении.

Сатана понуро стоял и переливался зеленым в предутреннем свете.

— Ну, что же ты? — приободрил его Медовик. — Ошибся дверью? Кадровый кризис? Дураков не осталось?

— Дорогой мой человек, — Сатана безнадежным голосом затянул сначала. Рога растаяли. Хвост обратился в дым, оставив после себя туманный росчерк.

Медор испытал раздражение.

— Говори скорее, — посоветовал он. — Тебя уже пеленгуют, ты это знаешь? Истребитель улегся на боевой курс. Сейчас он тебя расстреляет, настоящего.

…Визит оставил в Медоре неприятный осадок. Когда посрамленный призрак, напуганный обнаружением и уничтожением, удалился, майор натянул солдатское одеяло до подбородка и мрачно задумался над причинами посещения. Наиболее правдоподобную догадку он гнал от себя, не допуская в мысли.

Заснуть не удалось, и он связался за Балансировым.

— Не спишь, капитан? — спросил он участливо. — Подъезжай ко мне. Будем разговаривать, выпьем…

— Есть разговаривать и выпить, — отчеканил Балансиров без энтузиазма. Ему не хотелось выпивать и разговаривать в четыре часа утра. Но стиль неусыпной круглосуточной деятельности, давно перебравшийся в хромосомный набор, не позволил перечить. Когда Балансиров приехал, Медор Медовик стремительно отворил ему дверь и метнулся обратно, под одеяло, пока капитан вытирал ноги. Балансиров вошел в комнату и почтительно присел у постели Медора, а тот, пока шла беседа, так и лежал с одеялом, натянутым до самого рта.

К приходу капитана Медовик окончательно пришел в мечтательно-досадливое настроение.

— Окаянные времена, — пробурчал он, глядя, как Балансиров достает из портфеля закуску: круг колбасы и полбуханки черного хлеба. — В кого на допросе ни ткни — все хотят жить в девятнадцатом веке. Непременно в нем! Не в восемнадцатом, скажем, и не в двадцать девятом, а подавай девятнадцатый. И жить там, конечно, не петухами и чушкарями, и даже не мужиками, а держать высшую масть. Пускай захудалое, но дворянство. На каждом допросе только и слышишь — хочу, мол, туда, хочу…

Балансиров с фальшивым сочувствием вздохнул и протянул ему стопку. Медовик ненадолго оставил одеяло в покое и выпил небрежно, без вдумчивости.

— Я и сам бы хотел жить в девятнадцатом веке, — признался он после паузы, прожевывая колбасу. — Потому что это, пожалуй, самый спокойный век за всю нашу историю. После 12-го года все было ничего — ну, севастопольские рассказы, бог с ними. Ну, балканский вопрос, да достоевские соборные галлюцинации о Царьграде — и ладно. И сам 12-й год, в общем-то, ерунда, потому что Бородино не Сталинград и не кавказские горы. Так и видишь себя мелким помещиком в тертом халате. Погреб с рыжиками, наливочка, перепела. С мужичками — по-доброму, без лютости. Ключница-экономка с утиной походкой, но только чтоб не особенно воровала. Глаша с косой под боком. Неразрезанные «Отечественные записки». А заскучал — заложил кибиточку, к соседу в имение, что за пять верст, а он уж стоит на крыльце, тоже скучает. Трюх-трюх-трюх по кочкам, как думал себе Иудушка Головлев. А? Капитан? Вот был бы ты у меня в соседях — мы бы и ездили друг к другу. Чем не жизнь? Чего не хватает? Время пролетит — глядишь, и бал какой-нибудь будет уездный, с тургеневской асей. Туманы, роса, снова коса, сиреневое платье. Дальше — зимние вечера, сидишь и пишешь при свече свое ироничное и скорбное жизнеописание.

Балансиров проглотил стопку и занюхал хлебом.

— Я бы там с тоски подох, — сказал он угрюмо. — Совсем устарелая матрица.

Уловив возражение, проснулся попугай:

— Фобка Дурак!!..

— Возьми платок, накрой его, — попросил Медовик. — Ты, капитан, правильно рассуждаешь, здраво. Мечтаешь, небось, о тридцать девятом веке… Так и должно быть. Устремленность должна присутствовать… ты, часом, не пишешь, что я тут говорю?

Балансиров слабо улыбнулся.

— Ну, пиши-пиши. Грезы закончились, — Медор сменил тон. — Докладывай, как продвигается дело.

Капитан взял папку, которую до того отложил; распахнул, перебрал листы.

— Создание партийной верхушки завершено, — прогнусавил он, теребя нос. — Уже создано десять мобильных бригад для формирования опорного слоя. Харизматичность лидера соответствует.

— Чему, чему она соответствует?

— Лозунгу, — нашелся Балансиров.

Он прочитал лозунг.

— Хороший, — одобрил Медовик.