Дуративное время

Прямо перед ним поблескивало вечернее озеро, и новобранец УМКИ ловил себя на смешанных желаниях: какое-то время ему хотелось насладиться созерцанием — «ух, красота!», но через пять минут он уже был готов отомстить окружающей среде за свое неполноценное урождение и замутить озеро.

Рядом лежал пустой флакончик из-под средства для принятия ванн, состав: этиловый спирт — восемьдесят частей, остальное — тоже приемлемо: кора дуба, хвойные экстракты, ароматизаторы плюс Отдушка, единственный непонятный и потому вселяющий тревогу компонент. Вдруг в ней самая суть, самый яд? Народ рискует, пренебрегает Отдушкой. Это же целое психологическое исследование можно написать, про терзания и гамлетовские раздумья над Отдушкой: можно ее внутрь или нельзя? Ведь человек, как известно, есть то, что он ест. И смелость города берет, и вот Отдушка прилагается к другим строительным материалам. Приятно представить, что ты на сколько-то процентов состоишь из Отдушки для цивилизованного купания богачей.

Новобранец перевел взгляд на замусоренный пляж. Это же какой свиньей надо быть безрассудной, чтобы в жару, на пляже, сожрать сосиску в искусственной оболочке, холодную, мертвую! И фантики разбросать! А в небе радуга, между прочим, — и на что она? И вот еще сами собой складываются японские стихи: «Пивные бутылки в траве Тихо лежат — Словно яички снесли».

«Пора и за работу приниматься, — мстительно подумал деревенский поэт, не чуждый восходящего солнца. — Вот этого хотя бы завербую. На роль теневого министра гигиены».

Стихи не унимались и привычно лезли в голову новобранца. Так бывало всегда, когда ему удавалось не до конца разорвать контакт с действительностью. Они лишь приняли иную направленность и сложились в панегирик движению УМКА: «Неубитому медведю двигаю шкурку, все впереди».

«Надо записать», — осклабился он.

Какой-то незнакомый субъект побрел прямо в озеро чистить зубы. Наблюдатель, загородный житель, уже привык, что разные люди, движимые соображениями непредусмотренной для них опрятности, вступают в озеро с мылом, мочалкой, с шампунями, со скребками для натоптышей и лишаев, с чудовищными четвероногими друзьями, рядом с которыми Цербер покажется комнатной болонкой. И вступают в расступающиеся воды в прозрачных, неблагополучно-семейных трусах. Он и сам так делал в светлые периоды, свободные от запоя. Но чистку зубов наблюдал впервые и поражался, пока не смекнул, что в этом — смирение. Какова пасть, такова и гигиена.

Отдушка не способствует внятной формулировке мыслей, и все вышеизложенное варилось, конечно, в условиях мозгового сумбура, без отсылок к античности.

Новобранец крякнул, поднялся, просеменил к неказистой одежде купальщика и положил листовку с приглашением на обследование. Чтобы бумажку не унесло ветром, придавил ботинком. Обернулся и мгновенно нашел себе новый объект: дряхлую дачную бабушку, которая очень серьезно закапывала довольно взрослого внука в огромную яму. Сам доктор Протокопов наверняка бы сказал, что в этом выразился неосознанный перенос на подростка собственной мрачной и скорой будущности, своего рода репетиция, возможность увидеть событие со стороны.

И был бы не прав, потому что бабушка, закопав внука по шею, надела ему на голову солдатскую кепочку-камуфляж. Бабушка прозревала не свое будущее, а внуково, и он сидел, как бы в окопе. Он ни разу не пошевелился — ни когда его закапывали, ни когда закопали. Бабушка уже отошла к вербовщику побеседовать — как ей померещилось, о лекарствах — а внук все сидел, и даже не шелохнулся лицом.

Глава 5

…Наступила зима.

Сопровождаемый слева Крутью, справа — охранником из магазина, Петр Клутыч помедлил перед автомобилем. Он задержался, глядя на раннюю утреннюю любовь тракторов.

Они подъехали друг к дружке мордами, якобы для уборки снега возле поребрика-бордюра. Но снега там было тьфу, такая старательность в тракторном деле попросту неприлична.

Самец был поменьше, самка — побольше, с грузной кормой желтого цвета. Оба сверкали праздничными огнями. Самка остановилась и замерла, изготовив клоаку. Самец, тарахтя при виде застенчивых врат, ударил ковшом в асфальт и загреб немного снежка. Очень медленно они состыковались, почти беззвучно совсем не похоже на какое-нибудь ДТП, которое есть изнасилование с отягчающими последствиями. Самец аккуратно приподнял ковш и бережно, стараясь не сделать подруге больно, пересыпал снежок в ее трепетное вместилище. Он сразу отпрянул от бутона, не желая долее испытывать его на прочность. А может быть, любовно играл, потому что стал пятиться. А подруга, словно завороженная, послушно поехала за ним, как на веревочке.

Потом они свернули за угол — дело понятное, там проходные дворы с парадными, и в них все, что угодно происходит, вообще все можно, еще и не такое.

Круть отворила дверцу машины.