Дурацкие задания

Скорри сидел скрестив ноги и заострял ножи. Восемь аккуратно выложенных на бурую траву лезвий - от мелкого шила, не длиньше большого пальца Утробы, до увесистого тесака, величиной с короткий меч. Девятый был у него в руках, оселок обрабатывал сталь - сквик, скрик - задавая ритм мягкому и тонкому пению. Он одарен певчим голосом, этот Скорри Тихокрад. Без сомнений, в более счастливые времена быть ему бардом, а теперь большую уверенность в завтрашнем дне даёт талант подкрадываться к людям и протыкать их ножом. Печальный факт, считал Утроба, но такие сейчас времена.

Брак-и-Даин сидел подле Скорри и кусал обглоданную кроличью кость, губы вытянуты, как будто овечка щиплет травку. Громадная, очень опасная овечка. Мелкая кость выглядела зубочисткой в глыбе огромного, синего от наколок кулака. Весёлый Йон хмуро кривился на него, как на большую кучу говна, чему Брак мог огорчиться, если б это не было давно известной привычкой Йона - смотреть на всех и вся таким образом. Йон, собственно, выглядел наименее весёлым человеком на всём Севере. Видать поэтому его так и прозвали.

Вирран из Блая на другой стороне поляны стоял на коленях перед своим великим двуручным мечом, специально прислоненным к дереву. Руки сложены перед подбородком, капюшон опущен на голову, видно лишь острый кончик носа. Утробу всегда малось нервировали люди, молящиеся богам, не говоря уж о мечах. Но, прикинул он, такие сейчас времена. Кровавой порой мечи ценятся выше богов. И, спору нет, от них больше пользы. Кроме того, Вирран был родом из далекой долины, путь в которую пролегает на север и запад через горы у Белого моря, где снег выпадает и летом, и которую никто с малейшим проблеском рассудка не выберет для жилья. Кто ж тогда разберет, о чём ему положено думать?

- Говорил же вам, что это самая настоящая ссаная лужа, а не деревня! - Ни Разу почти натянул тетиву на лук. У него была привычка так усмехаться, словно он подшутил над каждым из остальных, и ни до кого, кроме него самого не дошло. Вот и сейчас Утробе хотелось бы знать в чем вся соль, чтобы он тоже мог посмеяться - насколько он сам мог видеть, обстоятельства подшутили над всеми ними без исключения.

- Полагаю, ты прав! - сказала Чудесная, величаво ступая на поляну - Ссаная. Лужа.

- Ну, мы ж не селиться сюда пришли, - сказал Утроба. - Мы пришли нечто забрать.

Многие сказали бы, что это нереально, но все же Весёлому Йону удалось помрачнеть ещё больше. Черные глаза стали зловещи, как могила. Толстые пальцы Йона прочесали толстый клок бороды. - А типа чего это нечто?

Утроба бросил на Робина ещё один взгляд. - Хочешь начать по новой? - В ответ разъяснитель лишь беспомощно развел руками. - Я слыхал от неё только, что мы его узнаем, когда увидим.

- Узнаем его, когда увидим? Что это за...

- Поплачься вон тем деревьям, Йон. Дело есть дело.

- К тому же сейчас мы здесь, не так ли? - добавил Робин.

Утроба процедил сквозь зубы - Блестящее, блядь, наблюдение. Как любая мудрость, эта фраза верна, где бы ты её не произнес. Да, мы здесь.

- Мы-ы зде-е-е-сь! - затянул Брак-и-Дайн своим переливчатым распевом горца, высасывая последнюю каплю жира с косточки и швыряя её в кусты. - К востоку от Кринны, где не светит луна, чистый сортир от нас в сотне миль, а вокруг пляшут дикие безумные сволочи, считающие хорошей мыслью украшать костями лицо. - В этом было мало забавного, учитывая, что от множества наколок он был скорее синим, чем белым. По мнению Утробы, в оскорблениях дикарём одного вида дикарей вида другого не было никакого смысла.

- Да уж, у них к востоку от Кринны занятный жизненный уклад, - содрогнулся Робин, - Но здесь - то место где это нечто, и здесь же - то место где мы, так почему нам просто не взять эту хуету и не вернуться, блядь, домой?

- И чё ж ты, не взял эту хуету, Робин? - прорычал Весёлый Йон.

- Потому, что моя, блядь, задача в том, чтобы сказать тебе, блядь, чтоб ты, взял эту хуйню, Йон, ёбаный в рот, Кумбер!

Настала долгая, страшная пауза. Страшнее, чем дитя овцы от человека, как говорят у горцев. Затем Йон заговорил тихим голосом, от которого у Утробы по рукам по прежнему бежали мурашки, даже теперь, после всех этих лет. - Надеюсь, я ошибся. Клянусь мёртвыми, надеюсь, что я ошибся. Но у меня такое чувство... - Он сдвинулся вперёд и всем вдруг стало до ужаса отчётливо ясно, сколько у него при себе топоров, - ... как будто меня не уважают!

- Нет, нет, всё не так. Я не в смысле, что...

- Уважение, Робин. Эта херня ничего не стоит, но может избавить человека от нелегкого труда - всю дорогу домой следить, чтобы из дырки в башке не выпали мозги. Я достаточно ясно выражаюсь?

- Конечно, Йон, конечно ясно. Я перешёл черту. Я целиком и полностью перешёл черту и прошу прощения. Не хотел проявить неуважение. Ответственность давит, вот из за чего всё это. На всех нас давит. Ведь и моя голова тоже на плахе, не только твоя. Может быть не сегодня, не там, внизу, но вернись домой и ты в этом убедишься. Если она не получит своё... - Робин вновь задрожал, сильнее чем раньше.

- Чутка уважения не кажется непосильной просьбой...