Дурацкое пространство

В этот момент я чувствовал себя гордой проституткой. А что, причины были. Во второй вечер, когда я снова приволок аппаратуру с той же копией, Маргарита под конец заснула, даже всхрапнула слегонца. Только я намеревался на цыпочках выскользнуть, как она повелела подойти к ней (а что я? я был в образе) и взять ее за руку. Что, ошарашило? Меня тоже. Весь майонез был в том, что она обещала мне заплатить. Больше обычного. Чуть не рехнулся, держа ее за руку и думая о том, какой же я грязный парнишка.

Она заснула мгновенно. Я тут же включился в игру и стал ее рассматривать.

Имел на это право. Мне было заплачено, я мог делать, что угодно. М-да, логика...

Немного крупноватый нос. Глаза красивые. Чуть не рассмеялся — как можно судить об этом, когда человек спит? Хм-м, однако. Пребывал в полной уверенности: у Маргариты красивые глаза. Но ведь я просто не обратил на них внимания, как это всегда происходит со мной: глядя на нового собеседника, мне всегда удается до мельчайших подробностей запомнить черты его лица, каждую морщинку, каждый мускул, но глаза Маргариты — да я ведь цвета их ни за что не смогу вспомнить. Видимо, я попросту не успел обдумать мысль о цвете глаз. Мое подсознание механически зафиксировало увиденное, а сознание было занято в это время чем-то другим — то ли пустопорожним диалогом, то ли подсчетом этажей на индикаторе. Да ерунда. Не могло этого быть. От моего донельзя убитого сознания вряд ли укрылось что-нибудь, то самое, что могло бы на подсознание повлиять. Сознание и подсознание едины — мысль, внезапно посетившая, показалась мне невероятно оригинальной. Я вспотел. Лицо Маргариты тоже было мокрым. Я вглядывался в него при свете крошечного тусклого бра и ломал голову, пот ли это, или слезы, или я вообще нахожусь в дурдоме. А ведь для этого были предпосылки.

Тогда мне казалось, а сейчас кажется в еще большей степени: что-то в этом мире устроено не так. И сильно не так. Раньше ведь такого не было, правда? Взять хотя бы гравитационные ямы. На самом деле их следовало, скорее всего, окрестить антигравитационными, но с легкой руки какого-то журналиста-недоучки их стали называть гравитационными. В одну из таких ерундовин я и попал, шагая за Маргаритой в тот, первый, вечер. На секунду-другую это облегчило мой труд. Сила тяжести в подобных местах никогда не падала до 0 g, только уменьшалась — в самых критических случаях — до одной тысячной или около того. Первая чудовищная антигравитационная аномалия возникла в Мали, захватив площадь около восьмидесяти тысяч квадратных километров. Прелесть ситуации заключалась только в одном: аномалия не распространялась более, чем на два с половиной — три метра вверх. Располагайся граница значительно выше — мы, пожалуй, ни о чем не говорили б, поскольку атмосфера с содержащимся в ней драгоценным кислородом попросту рассеялась бы в космосе. Вторая по величине аномалия захватила немаленький таки кусочек Западной Сибири, третья покарала за какие-то грехи Индию.

Маргарита вздрогнула; я, будто заразившись, сделал то же самое. Нет, держать ее руку не было больше никаких сил. Мне приспичило выйти.

Рыдать крану на кухне долго не позволил — просто наполнил чашку и выпил.

Аномалии подразделяются на два типа, стационарные и динамические. Стационарные я описал. Динамическая могла возникнуть где угодно, хоть на твоей кухне. Ничего забавного в этом нет.

Но поначалу было здорово. Особая радость была доставлена, конечно, детям. Да и мамаш чудовищно грела нелепая, в сущности, идейка, что каждая из них эдак за здорово живешь может скинуть десяток-другой килограммов, а то и поболее. Кретинки.

Было и еще кое-что, и, прямо скажем, осознание этого факта мне нисколько душу не грело.

Маргарита опять слегка дернулась. До чего ж я нетривально стал проводить вечера. Подойдя к окну, заглянул в щель между шторами. Темнота и туман. Верхушку пятнадцатиэтажного дома напротив (таких небоскребов  уже сколько лет не строят) не было никакой возможности разглядеть из-за дымки. Что же она сказала перед тем, как вырубиться? Кажется, что-то важное.

Туман стелился где-то уже на уровне третьего этажа и буквально на глазах опускался ниже. Деньги не жгли карман — нет, теперь я понял, что это метафора.

Маргарита?

От нечего делать я занялся изучением квартиры. И  удивился.

Дверь в другую комнату — не ту, смежную, через которую мы прошли, а в маленькую, отдельную (у нее была трехкомнатная хата), была приоткрыта, и я имел наглость заглянуть туда, а потом и войти. Комната была загромождена шестнадцатимиллиметровыми копиями. Это еще слабо сказано. Бобины были везде. Я чувствовал себя помешанным, шарахаясь от одного яуфа к другому. В верхнем, не задвинутом до конца ящике комода лежали шестисотметровки. В нижних — тоже. Они находились и в утробе второго дивана. Даже на письменнном столе валялись драгоценные тысяча двести метров; я не поленился отмотать ракорд.

Ого. Невероятный раритет — такой, что я просто не мог в это поверить. Янкель дал бы отрубить себе палец за такую копию. Я, однако, тоже был близок к этому.