Дурацкое пространство

Я зачем-то заглянул за приоткрытую дверь в другую комнату — не в ту, смежную, через которую мы прошли, а в маленькую, отдельную — у моей клиентки трехкомнатная хата, — и имел наглость войти. Следующая наглость (зачем это делаю?): включил свет. Комната была загромождена двенадцатимиллиметровыми копиями. Это еще слабо сказано. Бобины были везде. Я чувствовал себя помешанным, шарахаясь от одного яуфа к другому. В верхнем, не задвинутом до конца ящике комода лежали четырехсотметровки. В нижних — тоже. Они находились и в утробе второго дивана. Даже на письменном столе валялись восемьсот метров; я не поленился отмотать ракорд.

Ого. Невероятный раритет — такой, что я просто не мог в это поверить. Начальник-киноман дал бы отрубить себе палец за такую копию. Я тоже был близок к этому.

Не поверив себе, выдернул метр-другой из бобины, дабы убедиться, что это не какая-нибудь посапка. Намотал обратно. У меня кружилась голова. Такого не могло быть.

Маргарита, владелица всей этой сокровищницы, спокойно дышала в подушку, моя рука ее уже не интересовала. Да, нужно было убираться.

Голова разваливалась от мыслей.

_{* * *}

Дверь удалось тихо захлопнуть. Двинулся. И решил, как в прошлый раз, сначала завернуть в фильмотеку с грузом, а потом чесать домой. Колокола храма молчали. Матово-рыжие фонари дырявили туман. Лампы боролись с ним — нет, ничего не получалось; далее третьего столба уже ничего нельзя было разглядеть.

Окна квартиры Маргариты на седьмом этаже не могли быть видны, но я все-таки посмотрел в том направлении. Без толку. Да и была ли эта квартира?..

Осталось только едва слышное шипение газокалильных светильников, безуспешно пытавшихся разогнать мрак. Вот овраг со сброшенным металлоломом — и когда же это было, а? Сам помогал столкнуть ржавый фургон в реку, хохоча за компанию с парочкой интеллектуалов под мухой, подумав, правда, о том, что зря мы загрязняем среду. Ларек. Там до сих пор еще торгуют.

Река, по набережной которой я шел, извивалась, было тихо, разве что шлепанье моих расхлябанных сандалий нарушало покой. Кабак на островке был почему-то закрыт — странно, ведь завтра выходной.

Я свернул на Фестивальную. Кружный путь позволял мне, во-первых, полюбоваться дубами в парке (хотя их даже днем из-за тумана удавалось разглядеть с трудом), во-вторых, завернуть в дежурный магазин, где до позднего часа продавали молочные продукты.

Зашел на базу. Просто кинул аппаратуру в угол, завтра разберусь.

Жара, бес ее возьми. В помещении было прохладней, чем на улице, как ни странно. Туман был не то что бы влажным, а каким-то — не понять каким: он вполз под рубашку и стал там обустраиваться по-домашнему. По-хозяйски. Чего-то подобного я ожидал.

Выйдя из фильмотеки, прошел мимо странного желтого строения, и побрел далее, имея в створе две «точки»; вторая «точка», надо заметить, существовала лишь в моем воображении, так как увидеть ее при таких погодных условиях было невозможно. Улица раздваивалась, ближний путь вел к дому, дальний вел туда же, но с приключениями; чтобы пройти длинной дорогой, было необходимо разуться и перейти вброд улицу-реку. Это была странная улица, пересекающая Фестивальную. Почему мы с Маргаритой не пошли по ней, ведь так было бы короче? Каких-то десять-двенадцать сантиметров глубины, микровалуны-валунишки (не булыжники!), осклизлые, но не так, чтоб очень — риск поскользнуться и размазать по ним свои драгоценные мозги невелик, — страх опережает опасность. Вообще интересный у нас район… А дома́! Дома на этой улице! Сколько лет здесь живу, не перестаю удивляться красоте архитектуры. Вот, например, палисаднички. С какой любовью они сделаны! Огорожены (в принципе не люблю какие-то бы ни было ограждения, но здесь делаю исключение) черными невысокими заборами. Куря на балконе, даже как-то неудобно бросить хабарик в эту обитель доброты. И цветочки ведь тут растут. Знаете, что меня поражает больше всего? Фантасты придумывают удивительные миры, сооружают невесть что, а ведь достаточно всего лишь раз здесь прогуляться, и вот он — магический мир с идиотами на поводках — этих существ выгуливают таксы и прочие четвероногие друзья. Согнать таких писателей сюда — забавная картина бы получилась.

Я не стал снимать шузы, все равно дни их сочтены. Вода тихо журчала. На середине улицы меня застиг гадкий шум: по пути — рельсы едва возвышались над водой — тащилась мотриса, слепя противотуманниками. Покой был нарушен; боже, за что мне эти испытания? А камни были таки скользкие. Чуть не навернулся, форсируя преграду. Я уже начал жалеть, что пошел этой дорогой.