Дурдом - это мы(СИ)

Дни шли за днями. Сколько можно держать человека в изоляторе, если ведет он себя спокойно, ничего не требует, разумно отвечает на вопросы? Заур заслужил перевод в палату. Здесь были соседи, койки, окно за решеткой, через которое виден соседний корпус, деревья, клумба, небо. Музизазаин делают не каждый день -- нет препарата. доктор, кстати, уже отменил своё назначение, перевёл больного на таблетки, от которых нет ни скованности, ни тумана в голове, просто хочется спать, но иная медсестра во время дежурства сделает укол и так, из своих личных запасов, только чтобы отдежурить спокойно.

Выводят и на прогулки в маленький дворик позади отделения. Сиди себе на скамейке или просто на камне и дыши воздухом, а персонал в это время проводит "шмон"- переворачивает матрасы, шарит в наволочках и пододеяльниках, чтобы потом предъявить доктору груду всякого недозволенного хлама, а то и нож, лезвие, шприц.

Хорошо под тутовым деревом. Запах под ним свежий, тонкий, с кислинкой и ягодной сладостью. Зато под инжиром пахнет дикой зеленью, как будто это не плодоносный инжир, а ядовитый анчар. И белый млечный сок на изломе черешка инжирного листа липкий и горький. Ствол этого низкорослого, разветвленного деревца обтянут гладкой белесой корой, узловат, словно суставы стариков. Тонкие гладкие ветки обвешены большими темными лапчатыми листьями.

Листья безвольно полощутся на ветру, крона свисает чуть ли не до земли. Под деревом прохлада и полутьма. По песку среди сломанных веточек и бурых свернувшихся листьев пробегает чёрный матовый жучок, который пахнет одинаково с деревом. Но нельзя спать на прохладном песке под инжиром, он утягивает у человека силу. А вот под гранатом и не примостишься. Куст колюч, широк, зарос кожистыми тёмными листочками, среди которых алеют удивительные гранатовые цветы, похожие на балеринку в плотном бордовом корсаже и алой шелковой юбочке. Хорошо во дворике, лучше, чем в палате.

А в изоляторе на месте Заура лежит уже другой больной. Милиция привезла его с морского вокзала совсем ничего не соображающего. Он уже немного подлечился, вспомнил кое-что: как плыл на пароме через море, как страшно было, когда понял, что против него замышляется заговор, как побежал и дрался, как связали его в порту. Не помнил только, куда девалась его новая куртка да и остальные вещи.

Может, кто из больных и расскажет невезучему, что в ту же ночь, когда привезли его в отделение, бессовестные санитары обобрали его, растащили и джинсы и другие вещи, а наутро доктор, побушевав, подписал-таки акт, что будучи в психотическом состоянии, больной сорвал с себя и выкинул в окно свою одежду, и она была, таким образом, украдена неизвестными лицами.

Если быть тихим, незаметным, думает Заур, то можно дождаться момента и бежать. Доверят вынести мусор или оттащить на кухню пустые баки после обеда. Кроме того, больных водят в баню, почти к самому забору. Могут повести на физиотерапию, на рентген.

Надо бежать! Не может человек жить в этом убожестве, среди обшарпанных стен и тараканов, надоела эта муть в голове, полуголодное зависимое существование, тычки персонала! Легче один раз умереть, чем изо дня в день пробуждаться для всего этого!

Трудные, трудные времена. Не хватает хлеба, лекарств, одежды для больных. Говорят: что делать, ведь мы ведём войну. Об этой войне в повседневной жизни лучше не вспоминать, что там творится, достоверно никто и не знает. В хозяйстве нарастает развал, но больница старается сохранить установившиеся порядки.

И вот приходит суббота- день очередной фантасмагории, именуемой "массовка" (или "купол"- по названию помещения, в котором это культурное мероприятие проводится зимой) А в теплое время это происходит на открытой танцплощадке, с эстрадой и скамейками по бокам.

В пятницу уже идут разговоры, кто из больных пойдет, а кто нет на концерт. Окончательный список утверждает доктор. С утра в субботу начинается суета. Кто-то, отвергнутый, плачет. Кто- то не отходит от зеркала, наводит жутковатый макияж, по которому нетрудно прочесть и диагноз. Сестра-хозяйка меняет вопиющие лохмотья, терпимые среди своих, на более пристойные, выходные.

И вот по восемь-десять больных, с медперсоналом и врачом во главе, из всех разбросанных по территории отделений больницы собираются в центр, на танцплощадку, занимают скамейки и каменные барьерчики и ждут появления музыкантов- одной и той же музбригады из Азконцерта, проторившей дорожку в психбольницу.