Дурдом

Нина Алексеевна слушала ее сбивчивый, жаркий монолог с некоторой тревогой, но в то же время и с пониманием. О, как ей была понятна эта запальчивость, эта категоричность суждений! Но все же, что ей сказать, как и чем ее успокоить?… — Ты знаешь, моя хорошая, — наконец, произнесла тихо Нина Алексеевна, — ты зря себя мучаешь сомнениями: человек ты более чем нормальный и более чем здравый. Знаешь, в чем твоя печаль? Ты — незаурядна, а в нашей жизни это вполне можно расценить как болезнь. Я надеюсь, что мания величия тебе не грозит, правда? Я думаю, если бы ты немного поменьше задумывалась над происходящим, немного поменьше читала, знала, понимала, у тебя все просто прекрасно складывалось бы. Но у тебя все — чрезмерно, через край, а это есть твоя главная беда или болезнь, это уж как тебе угодно…

Что я тебе могу посоветовать? — Ты все-таки помни всегда о том, что талант — это не столько радость, сколько тяжкое бремя, почти наказание, детка. И еще помни всегда — это умные люди говорили! — что самое приятное — это сделать то, чего от тебя не ожидают. Понимаешь? Вполне возможно, что кто-то где-то ставил на тебе крест. Ну, так ты порази их тем, что они поторопились. Кроме того, учти, пожалуйста, что люди все слишком разные. Не спеши никого осуждать. Ты — другая, совсем не такая, как очень и очень многие. Но никто не знает, кто живет правильнее — ты или эти несчастные "многие". Не суди, не суди никого, детка! И тебе, и окружающим от этого только легче, проще будет жить… Ты ведь сама должна понимать сейчас, что в больницу, в сумасшедший дом тебя завела гордыня. Гордыня же тебя оттуда и вывела. Но если ты ее в себе не будешь обуздывать, множество тревожных и страшных даже вещей придется тебе из-за этого пережить. Я ведь очень много спорила в свое время из-за тебя с коллегами. Дело прошлое уж, и неприятности из-за тебя имела немаленькие. У других, конечно, на тебя и твои проблемы своя точка зрения была, у меня — своя. Я уже повторяюсь: ты — больна, если незаурядность считать болезнью. А ты незаурядна. Но я бы очень хотела, чтобы ты в этой жизни все-таки чувствовала себя поувереннее, поспокойнее. Ты еще со всякой мерзостью столкнешься… Вот многие знают о твоем больничном прошлом. Приятного мало, конечно, но ничего уже не сделаешь, бог с ними, пусть знают. Только не ходи по этому поводу, как виноватая, не мучай себя пустыми сомнениями! Тебе нужно в себя, в свои силы поверить. Ты же — сильная, детка, ты все выдержишь, все сможешь, ты только сама должна в это по-настоящему верить. Понимаешь?

— А как бы вы… вы бы как себя чувствовали, если бы вам столько лет подряд все твердили бы, что вы — человек "пропащий", что из вас "никогда ничего не будет, кроме дерьма", и что "добрые люди помирают, а такие идиоты — по земле ползают"? Еще много чего санитарки на псишке говорили… Я вот все думаю и думаю: почему такие мерзкие люди себя хозяевами жизни чувствуют? Почему они — всегда на коне, а такие, как я — всегда на обочине? Может, надо учиться работать кулаками, локтями, зубами? Может, чем меньше человеческого в нас останется, тем удачливее и счастливее мы станем?

— Деточка, но ведь ты же должна понимать, что и среди нашего брата, медиков, вполне хватает людей недалеких и просто недобрых!

— Ну, а я-то чем виновата, что мне все время попадаются недобрые ремесленники?! — чуть ли не закричала, вскочив со стула, Елена. — Мне-то как жить, мне-то что делать?!

— Успокойся, Лена. Сядь! — властно приказала Нина Алексеевна. — Вот так… Эти твои вопросы вполне можно назвать риторическими. Ты можешь задавать их сколько угодно, ответа на них не требуется… И вот еще что, детка. У тебя в речи слишком много местоимений: "я", "мне", "у меня", "мое", "моя", "обо мне"… Ты помни, пожалуйста, что ты ведь не одна на свете, и люди, умеющие чувствовать тонко и глубоко, существуют вокруг в немалом количестве. Только они так не "якают"… Ты можешь сейчас на меня обидеться, но все-таки прислушайся к тому, что я тебе говорю. Иначе ты никогда не сможешь выйти из своего хронического пике, понимаешь?… А сейчас давай-ка поговорим о более насущном. Ты ведь беременна?

— Да.

— Срок?

— Девятый месяц, кажется…

— Ты что же, не знаешь точного срока?

— Не знаю.

— А что говорит врач?

— Ничего не говорит…

— То есть, что это значит — "ничего не говорит"?

— …

— Да ты была ли на приеме у гинеколога?

— Нет…

— Да ты что? Ты с ума сошла! Это черт знает, что такое! Ты бы хоть о будущем ребенке подумала!

— Думаю… А к гинекологу — не могу идти. Понимаете, не могу! Я бы скорее согласилась черт знает на какую экзекуцию, чем добровольно — на прием… к этому… знатоку женских дел.

— Ой, ой, ой, Леночка, ну, что ты такое говоришь! — Нина Алексеевна покачала головой. — А рожать-то ты как собираешься?

— Ну, как? — как все… Там уж некуда будет деваться.

— И все-таки, я бы тебе посоветовала сходить в женскую консультацию. Хочешь, я договорюсь с хорошим доктором, он тебя посмотрит?

— Нет!