Дурдом

— Ты все-таки подумай, Лена. Ненужный этот стыд необходимо переломить. Ты же не девочка уже, ты — женщина. Как же ты собираешься матерью-то стать? Я бы еще могла понять твои фокусы, если бы тебе лет пятнадцать-шестнадцать было. А ты ведь — взрослая уже, и давно! Что же тут кочевряжиться?

— Ну, Нина Алексеевна, почему даже вы этого не понимаете? Я не могу объяснять постороннему человеку, где, когда, во сколько лет я начала жить половой жизнью, когда у меня последний раз были месячные и были ли у меня аборты. Ну, не могу! Я понимаю, все это производит даже на вас очень странное впечатление, ведь основная-то масса женщин относится к этому весьма спокойно. А я — не могу! Был бы какой-то опросник, что-то вроде медицинской анкеты, на которую можно было бы отвечать письменно — "да", "нет", "может быть", я бы на нее ответила. Ну, почему принято считать, что если врач, так уж бесполое существо? Вот вы мне скажите: вы, врач, с большим удовольствием ходите к гинекологу? Только честно!

— Да как тебе сказать… Честно говоря, иду только потому, что бывает такая необходимость. Тоже особой радости по поводу этих визитов не испытываю. Но у тебя сейчас как раз именно такая необходимость!

— Нет…

И Нина Алексеевна поняла, что спорить здесь бесполезно..

— Ну, тогда давай договоримся. Если у тебя возникнут какие-то сложности, затруднения в отношениях с врачами, ты постарайся сообщить мне. Хорошо?… И еще хочу тебя попросить… просто попросить: постарайся все же как-то привыкать ко всем несуразностям этой нашей "нормальной жизни". Не придумывай ты себе, милая, трагедий, их и настоящих хватает с избытком. Ты согласна?

Елена только молча кивнула…

Глава 13

Шагая по узенькой пыльной улочке городской окраины, на которой прошли ее детство и юность, к своему дому, она все пыталась отделаться от смешанного чувства благодарной признательности и непонятного недовольства по отношению к Нине Алексеевне. С одной стороны, было очень приятно, что она так по-доброму к ней отнеслась, что все она, кажется, правильно поняла. А с другой стороны, было не очень-то комфортно на душе от того, что она так запросто раскусила ее, все разложив по полочкам. Своя боль всегда самая большая. Человек, доказывающий нам, что, в конце концов, происходящее с нами — отнюдь не трагедия вселенского масштаба, рискует нажить в нас откровенного врага.

Да, все, что говорила ей сегодня Нина Алексеевна, правильно и справедливо. Только какие-то обидные это были справедливость и правильность, почему-то никак не хотелось их принимать к сведению.

Конечно, справедливость нужна. Но еще больше человеку нужно, чтобы его хоть кто-нибудь любил. Обязательно! В детстве, юности это — непременное условие для нормального развития психики, интеллектуальных и духовных способностей. В конце концов, любовь, как та самая живая вода, столь необходимая для выживания смертельно раненого человека.

А кто ее любил? Да, конечно, отец. Само собою, мама. Но это была совсем не та любовь, которая требуется человеку в пору отрочества, родительская любовь как бы обязательна, кто же из подростков в ней сомневается!

А отцовская любовь, к тому же, была столь своеобразна, что зачастую казалась ей хуже ненависти, хуже проклятия. Потому что во всех своих чувствах отец был безудержно непредсказуем. Он был из тех людей, которые могут задушить в объятиях.

Мама? Да, конечно, она любила Елену, как последнюю свою надежную зацепку в жизни, как робкую надежду на что-то лучшее. Но материнская любовь — столь же обязательное дело, как необходимость быть благодарным за то, что ты появился на свет. А быть благодарным за это хотелось не всегда, нет, не всегда.

Господи, неужели ее сыну тоже не за что будет ее благодарить?

Странно, она даже представить себе не могла, да и не хотела, что у нее может родиться дочь. Она просто знала, что будет мальчик, сын, и перебирала для него имена: Иван, Михаил, Александр, Антон…

…И вот он наступил, этот день, ожидаемый с тайным страхом и радостью. Мать была на работе. Елена почувствовала, как тупая, едва ощутимая боль внизу живота медленно растет, становится все острее, непереносимей.

Закусив губу, Елена, стараясь не паниковать, вышла из дома и пошла к соседям. К счастью, тете Маше ничего объяснять было не нужно. Бойкая сороколетняя бабенка, едва увидев ее на пороге, понимающе кивнула и, бросив на ходу:

"Я сейчас, мигом, только "Скорую" вызову!" — кинулась бегом по улице к ближайшему телефону-автомату.

"Скорая" приехала минут через пятнадцать. Старая, видавшаяя виды врачиха в сбитом набекрень колпаке, бегло осмотрев Елену, скомандовала: "Ну-ка, собирайся, да побыстрее! Мне еще не хватало в машине принимать роды!" А Елена, оставив на кухонном столе записку для матери, корчась от нарастающих болевых приступов, думала только об одном: "Лишь бы не позориться! Не орать, не орать, не орать!"…

Неприятности начались в приемном покое родильного дома.