Дурман для зверя

Ноги были как пружины, уносящие меня огромными прыжками, тело звенело от переполняющей энергии, по нервам хлестало воем погони. Тот самый, ЕГО голос я различала среди остальных. Вот теперь он звал, умолял, обещал все… но слишком поздно. Сейчас он был таким же незримым подгоняющим хлыстом, как и завывания других преследователей, что то и дело пытались преградить мне путь. Но я была быстрее, увертливее, мельче. Чертовски всемогущей, неуловимой! Они все промахивались, силясь сшибить меня, впустую клацали зубами там, где меня уже не было. Чистейшая эйфория текла в моих венах, и не было никого круче меня в эти минуты! Вот только… все вокруг почему-то сливаться начало, но совсем не от скорости, с которой я неслась. Мутилось, теряло четкость, но это только подхлестывало меня, гнало еще быстрее, как нотки дикого отчаяния в том самом голосе боли. Я убегу от всех, от всего, я смогу, во мне же столько сил! Им конца нет!

Деревья исчезли вдруг, под лапами оказался не снег, а скользкий лед, когти с ним не сцеплялись, закрутило на месте и оглушило каким-то безумным грохотом. Прямо на меня, вмиг оцепеневшую, неслось гигантское вонючее чудище с двумя огромными ослепляющими круглыми белыми глазищами и десятком сверкалок поменьше. И именно этот момент выбрало мое тело для того, чтобы превратиться в безвольный кисель, не желающий исполнять ни единой команды мозга.

В бок врезалось что-то большое, отшвыривая с пути орущего дурниной чудища. Треск, вопль, рык. Я уткнулась мордой в снег. Все. Мрак.

Глава 35

— Аяна! — Cознание вернулось лишь на мгновение, вырываясь ее именем с первым осмысленным глубоким вдохом, но он вышел настолько болезненным, что я тут же опять провалился в темноту спасительной невесомости, успев лишь ощутить тряску и шум двигателя, пронзенный насквозь чувством невосполнимой утраты.

В следующий раз просветление вышло довольно постепенным, хоть и не полным. Опять движение, тряска, бубнеж: «В мои планы не входит, чтобы он сдох прямо сейчас, так что шевелитесь!»

Мой собственный язык прилип в предельно пересохшем рту, а горло вдруг кто-то начало забивать колючим гравием, перекрывая доступ воздуха. Я захрипел, хватая его последние крохи, силился сражаться, но не мог пошевелить и пальцем. Воззвал к звериной половине в отчаянии, но ни один из моих зверей не отзывался слишком долго. Как если бы они решили покинуть меня, улетучиваясь вслед за той, что так недолго побыла в моих жадных лапах, пусть так и не став моей по-настоящему.

— Он что, дышать перестал? Бля, реанимируйте его! — Я помню этот голос и ненавижу его. Почему? Потому, что он отнял что-то… Не что-то. Мою куклу. Мою… ту, чья потеря хуже утраты возможности дышать. Ублюдок! Вор!

Вот тут мой волк вырвался из сковавшего его анабиоза и заревел, бросаясь вперед. Незряче, неистово, стремясь убить за подлость без разбора.

— Уходите, господин Милютин. Вы же видите, что ваше присутствие нежелательно. — Чужой мужской голос, плечо обожгло, и я опять начал уплывать в темноту.

— Да с преогромным удовольствием, — просочилось в нее насмешливое вяканье врага. — Лимит моего благородства исчерпан. Не забудьте сообщить его семье, а также упомянуть, кто его сюда доставил.

Долго-долго я скитался в потемках, брошенный, бессильный, утопающий в перемежающихся потоках леденящего стыда и жгучего отчаяния. Я был здесь один. Не нужный никому. Отчего-то даже самому себе. Однако искать выхода из этого пространства не было желания, я ведь знал почему-то, что там, снаружи, все только хуже. Но стихии, подхватившей и попершей меня вверх, плевать на мои жалкие желания.

— Да сколько можно сидеть тут? — раздраженно прошипела невесть откуда взявшаяся еще невидимая Алана, когда я медленно выплыл из забытья в очередной раз. — Скука смертная, и воняет…

— Замолчи, девочка! — О, а вот это невозмутимое звучание принадлежало моей матери.

— Мы торчим тут уже вторые сутки. Я устала. У меня полетела к чертям куча дел. Неужели мне не могут позвонить, когда Захар наконец придет в себя и его хотя бы как-то помоют, что ли. Вся эта вонь невыносима!

— Не глупи, Алана. Мы еще никогда не были ближе к достижению нашей цели, чем сейчас. Когда мой сын очнется, его невеста, рыдающая от счастья и ночей не спавшая у его постели, должна быть первым, что он увидит подле себя. Мужчины ценят заботу и преданность.

А еще эти самые мужчины бывают весьма признательны, когда им не морочат голову и не стараются навязать «истинное счастье», сотворенное чужими умелыми ручками и придуманное чужими мозгами.

— Вашей цели, София. Твоей и моей матери. Я никогда не была уверена, что всего этого хочу… с ним.

Перед моим вялым мысленным взором предстало видение двух раскормленных, с яркой блестящей шкурой змей, покачивающихся друг перед другом в угрожающих позах и брызжущих повсюду ядом.