Дурман для зверя

— Не будь так уверен. И насколько мне известно — ни у кого нет прав вторгаться сейчас сюда.

Безусловно, вранье, но хрен ему, а не признание законными его притязаний на мое.

— Что же, твоя информация не верна, я пришел за своим. И, конечно, ты сильнее троих волков, но со мной их десять. Будем доводить до драки или вспомним все же, что мы давно не наши предки-звери?

Сунься давай, урод приблудный, и я тебе покажу реальное зверство.

— До драки? А ты так уверен, что даже десять твоих прихвостней успеют спасти тебя, если я решу открыть эту дверь и первым делом вырву твое горло?

— То есть цивилизованно не будет. Ясно, — сказал Милютин почти равнодушно, и я услышал его удаляющихся шагов по деревянному крыльцу. — Давайте!

Взревел мощный движок какой-то тачки, дверь передо мной дрогнула, затрещала и спустя секунду была вырвана вместе с рамой, улетев в темноту. В проем ломанулись волки. Первых я раскидал, но тут в живот впился дротик с желтым оперением, и, невзирая на весь бушующий внутри адреналин, способный выжечь любой транквилизатор, мои реакции начали затормаживаться, так что спустя несколько яростных секунд я оказался позорно оттесненным в угол и буквально расплющенным по стене. Здоровенные туши амбалов-волков чуть ли не в лепешку растерли меня, вжимая в бревна стены.

— Итак, вышло по-моему, — ухмыльнулся мне в лицо вошедший вальяжной походкой Милютин и уставился, прожигая взглядом. — Я здесь и сейчас отберу у одного из вашей гнилой семейки нечто очень для него ценное. Скажу честно: мечтал об этом давно. Но долгое ожидание того стоило.

— Да неужели? — прохрипел я в ответ, а Федор наклонился ко мне, открыто принюхался, и его довольный оскал стал еще шире.

— Однозначно, судя по тому, что я чую. Причем особую прелесть происходящему придает именно то, что я нахожусь полностью в своем праве, и никто не встанет на твою сторону, Уваров, особенно твое сраное семейство и все ваши поганые союзники. Ведь, насколько я знаю, тебя твоя мерзавка-мать уже определила в нужные ей руки и будет только рада такому повороту событий. Но это только поначалу. А вот потом до нее дойдет, что все пошло прахом, да только уже поздно. Да, ожидание реально того стоило, а карма — сука такого уровня, что даже Софии Уваровой с ней не сравниться.

— Все свои хреновы права ты просрал в тот момент, когда не озаботился предохранением с человеческой женщиной, а потом даже не поинтересовался ни о ее судьбе, ни зачатого потомка! Какой ты ей отец, если по твоей вине детство девчонки было похоже на ад и все что она видела — это ненависть и побои!

Милютин дернул головой, будто поймав от меня по челюсти, но тут же справился с собой, прикрывшись лживо-печальной гримасой.

— Прискорбно, конечно, но это ошибки прошлого, типа, с кем не бывает. Зато у меня сколько угодно времени в будущем, чтобы перекрыть все плохое плюсами ожидающего ее нового счастливого существования. Щедростью и роскошью можно запросто стереть все старые горести, а я намерен быть очень-очень щедрым и буквально утопить мою девочку в роскоши. — Она моя девочка, ублюдок! Моя! Ничья больше! — А вот у тебя такой возможности уже не будет, Уваров, а ты ведь ее захочешь. Как ничего в своей жизни не хотел захочешь. Но хрен ее получишь! Запомни это хорошенько.

У меня все прямо перед глазами залило багровым, когда он развернулся в сторону входа в подвал и позвал:

— Аяна, доченька моя, выходи!

— Аяна, не смей! — рявкнул я и рванулся, но волки навалились еще сильнее.

И едва не заревел, совсем не от боли в почти ломаемых ими костях, а от того, что чертова кукла ослушалась меня и появилась-таки в дверном проеме. Все еще в одном лишь полотенце, но с самым большим ножом в одной руке и со сковородой в другой. Когда только успела на кухню прошмыгнуть и вооружиться. Тощая, бледная, но умопомрачительно воинственная и сжигающая всех одновременно перепуганным и дерзким взглядом. Господи, а вот это действительно больно, смотреть на нее такую, не то что какие-то трещащие кости. Больно от восхищения и в тоже время бессилия защитить.

— Аяна, я велел тебе спуститься! Не смей выходить! Я запрещаю!

— О, надо же! — Голос Федора стал едва ли не вкрадчивым журчанием, а проклятая рожа засияла доброжелательством высшей пробы, хоть он и продолжил цедить яд в мою сторону. — Ты позволяешь себе отдавать ей распоряжения? Забыл, Уваров, что по древним обычаям только у меня право ею командовать? Идем, дочка, я тебя забираю.

Аяна переступила босыми ступнями, расставляя ноги и будто подыскивая лучшую позицию для обороны, и с тревогой зыркнула на меня. Детка, тут твое кухонное оружие не поможет, а я никчемное сейчас чмо, у которого уже плывет перед глазами и мышцы превращаются в вареную лапшу. Но я что-нибудь придумаю.

— Ни хрена подобного! Моя девушка никуда с тобой не идет!

— Ты этого не решаешь, метаморф.

— Ты тоже. Ты обрюхатил ее мать и бросил, не сподобившись побеспокоиться за двадцать лет ни разу. Так что черта с два ты станешь ею распоряжаться! Аяна, иди вниз и жди меня!

— Вы кто? — без всяких церемоний спросила Аяна, указав на Милютина ножом.