Дурман-трава

— Смо́трите на меня, как я зверь какой-то, — удивился он. — Гляньте сюда — кабаргу вам принес! Редкая зверь села на мушку, с пуд потянет. Видали такую! — Он поднял тушу над головой.

Мужики дружелюбно улыбались, протягивали руку, обнимали охотника.

— Серафимушка… — сказал старый Митрофан, спешно ставя на плиту чайник. — Молодец, Серафимушка. Пей чай, ложись, отдыхай…

— Постой! Что с вами, Митрофаня?

— Дожидались тебя… Камень с сердца — и радуемся.

— Вон вы о чем. Отдохну я покамест. Сморился. Потом уж расскажу, что было. Может, пойдем сегодня мишку скрадывать…

— Думали мы — под лавину попал ты, Серафимушка. Хотел брать ребят, искать тебя идти по свету, — сказал бригадир, — а ты, вишь, жив-здоров.

— Ребят я сам с собою возьму, как отдохну. Пурга стихает. Толкните — кому не спится, к полудню пойдем. — Народ разлегся по нарам, Митрофан сел за разделку кабарги.

Серафим проснулся раньше полудня, разбудил старателей. Бригадир, довольно покрякивая, разливал суп по мискам, и, пока все ели, охотник рассказывал о своих приключениях со времени ухода в тайгу.

— Пробудился я, когда вы спали и на небе еще ярко светила Чеди-хан (Большая Медведица). Пошел я к перевалу, в сторону Ына (Бирюсы). Путь был удачный, и скоро я остановил Вожака у подножья перевала на реку Ягу, у ритуального дерева, вы так его зовете. Помните тот большой лапистый кедр, обвешанный всякими разноцветными тряпочками? У того самого. У меня в кармане была приготовлена красивая ситцевая ленточка. Привязал ее повыше других. Так у нас полагается, не улыбайтесь, чтоб удача была в охоте и легкость в дороге. «Кайраган (господь), помоги мне, дорогой, люди без еды, плохо им очень!» — сказал я ему, поклонился дереву, и показалось мне — повезет дальше не раз.

Маленько я отдохнул, покормил Вожака. На перевал вышел быстро, однако ноги наломал. Там — оленья тропа: ночью, по свежему снегу, проторили ее рогачи-дикари. Спуск был не легче подъема. То и дело я срывался вниз. Тащил за собою испуганного моего олешку. Перевалил седловину. Повел Вожака по руслу Яги.

Без толку я высматривал лес. Надеялся увидеть хоть какую дичь. Лишь несколько раз попадалась на глаза белка, она-то мне ни к чему. Нужно мясо, вас накормить хоть бы вот этим супом. Да и стрелять не стоило по белке, понапрасну спугнешь проходно́го зверя, а дела нету.

Поставил таган я поздно вечером, как увидел на сером небе одинокую Аксак-Энэи — Хромую старуху, по-вашему, созвездие из шести звезд, ее только и заметил я среди черных облаков.

Всю ночь мне снилась жена Анна в своей лисьей шапке. Лицо у нее было скучное какое-то, а темные ее глаза — грустные. Потому утром я знал: сон предостерегает от какого-то несчастья, что-то впереди должно случиться.

И верно, после обеда, часа за три, сзади будто раскололись небо и горы. Та, что была напротив перевала, разломалась на куски и расползлась в стороны. Страшная груда снега понеслась к перевалу, ломала толстые кедры и пихты на склоне, что лучину. Потом захлестнула перевал и, как с трамплина, взлетела к небу. Понял я: Кайраган покровительствует мне. Он заставил мои ноги унести меня от опасности. Вспомнил сразу печальные глаза моей Анны во сне, видать, не зря остерегала меня жена.

Больше полдня́ прошло. Я так и не встретил еще ни одного сто́ящего зверя. Нужно назад, домой. Главное, идти другим путем, не перевалом — его накрыла лавина, горбинами слежалого нижнего снега. Да и опасно там идти, может, снег не успокоился, оживет, поползет заново.

Пошел вокруг, поодаль подножья хребта, по свежей звериной тропе. И так я привык думать — нету в этой тайге дичи, что чуть не упустил кабаргу. У теплого родника она паслась. Но зверь этот не велик — нам на два дня еды.

Иду дальше. Стало повеселей — все ж не пустой к вам иду. Впереди скала, загораживает та скала тропу, узкий проход остается. Вижу, дальше расширяется он и под уклон уходит, на красную стену. Вдоль стены дальше бежит тропа.

Вошел в тот коридор. Там тепло и тихо. С потолка капают теплые серые капли и пахнет чем-то тухлым. Газ какой-то кислый из стен сочится. Вдруг на другом конце коридора появляется медведь и идет мне навстречу. «Вот так раз, — думаю, — сам пришел, Кайраган внял мне и прислал зверя». Замираю, кладу его на мушку. Стреляю два раза. Медведь падает и исчезает. Ну нет его на том месте, где стоял, как олень языком слизал. А у меня в ушах заложило — силен грохот в том коридоре. Перезарядил ружье. Вывел Вожака назад из-под сводов тех, привязал его к сосенке, а сам обратно туда. Тихо крадусь вперед.

Впереди снова показывается тот же медведь. Не ранен, не волнуется, идет, как не было стрельбы, только носом воздух вонючий вынюхивает.

Стукнул я себя в лоб. «Позор тебе, Серафим, с такой близи мазанул. Во второй раз промашки никак дать нельзя», — так думается мне. Ветер идет на меня, и газ этот не сладко пахнет. Пока он меня не заметил, очень я хорошо приготовился.

Стрельнул снова два раза. Он, мохнатый, упал и опять исчез, на ровном месте как сквозь землю. Аза (черт), что ль, пули мои отводит от него!