Дурная кровь

Ингела Берглунд фыркнула.

– Петер, он болеет из-за собак, чертов глупышка Петер.

Эвелина открыла рот, вероятно, с целью поправить женщину. Нина торопливо подняла руку, чтобы остановить ее.

– Как звали твою собаку, когда ты была маленькой? – спросила Нина.

– Бустер, – сразу же ответила Ингела.

– Она была твоей собакой или Ивара тоже?

Она фыркнула снова:

– Собака Ивароарне умерла.

Она произнесла имена братьев одним словом.

– Ивара и Арне, – повторила Нина. – Как жаль, что их собака умерла.

Ингела Берглунд уставилась в окно.

– Это была главным образом собака Ивара или Арне? – спросила Нина.

– Ивароарне, – ответила Ингела Берглунд. – Ивароарне. Они одинаковые.

Радиатор отопления работал, несмотря на время года. Теплый воздух поднимался от него прямо в лицо Нины.

– Ивар и Арне, – сказала она. – Твои братья. Это была их общая собака?

Ингела Берглунд неуклюже поднялась со стула, семенящей походкой удалилась к своей кровати и легла на нее спиной к комнате. Нина смотрела ей вслед, коренастое туловище, седовато-коричневые волосы. Они одинаковые? Эвелина Гранквист поспешила к женщине, положила ладонь ей на руку.

– Ингела, как дела?

Нина поднялась, подошла к краю кровати и села.

– Что случилось с собакой Ивара и Арне? – спросила она.

– Она…

Тело женщины сжалось в комок, руки и ноги начали дрожать.

– Инструмент, – прошептала она. – Инструмент отца, пила…

Нина достала магнитофон.

– Что Ивар и Арне сделали с пилой?

Глаза женщины расширились, она уставилась в потолок.

– Лапы, – сказала она. – Он пытался ходить без лап.

Нина наклонилась над ней.

– Бомба, – пропыхтела женщина. – Они взорвали бомбу. В Наусте.

– Как ты сказала, Наус?..

Директриса шагнула вперед и оттолкнула Нину в сторону.

– Ингела, – произнесла она громко и четко. – Я здесь. Я здесь, Ингела.

Она села вплотную к ней, положила руки на плечи женщины.

– Тебе нечего бояться, нечего бояться…

Руки и ноги женщины судорожно дергались, из горла вырвался гортанный звук, она захрипела, а потом начала кричать.

Она кричала, и кричала, и кричала, в то время как Нина медленно спускалась на первый этаж, а персонал спешил в другом направлении.

Ноги Томаса касались асфальта в постоянном ритме со скоростью примерно семь минут на километр. Это было не так быстро, чтобы он пыхтел, как загнанная лошадь, но достаточно, чтобы его свитер скоро стал влажным от пота и прилипал к груди, а мокрые волосы упали на глаза.

Опять же он вспотел, поскольку бежал вдоль берега по променаду в наряде с длинными рукавами, с протезом в спокойном положении со слегка согнутыми пальцами, отчего они выглядели точно как кулак правой руки. Ноги у него были мускулистыми и загорелыми, всего в двух подъездах от своей ужасной квартиры он обнаружил солярий и взял в привычку посещать его несколько раз в неделю, загар придавал ему в меру спортивный вид.

Он чувствовал провожавшие его взгляды, как мужчин, так и женщин. Оставалось только удивляться, что многие еще помнили о нем, пусть прошло уже полтора года с тех пор, когда все случилось. Тысячи новых людей за это время появлялись в программах новостей и на газетных страницах, он же стал одним из тех, кто надолго задержался в людском сознании, правительственный чиновник, которого похитили и искалечили, но он все равно сбежал от своих похитителей. По-настоящему героическая история.

Американка, говорившая в мобильном приложении, просветила его, что он пробежал два и одну десятую километра за пятнадцать минут, то есть ему удавалось выдерживать правильный ритм.

Томас стал шире ставить ноги, немного увеличил темп.

Он не собирался идти на службу сегодня.

При мысли о работе у него сразу же появилось неприятное ощущение в животе.

Завтра он должен был представить выводы своего исследования на заседании правительства, выступить в роли докладчика, сидеть за одним столом со всеми министрами, с его торца напротив премьера, и объяснять, как важны и хорошо продуманы предлагаемые им изменения к закону. Правительство похвалило бы его работу, а потом результаты его труда отправили бы на рассмотрение в риксдаг, где пять десятков инстанций обдумали бы их и высказали свои замечания и мнения. Он был готов и к кнуту, и к прянику, и к конструктивным идеям, но Халениус остановил его, преградил ему дорогу.

Томас ощутил горький привкус во рту. Его ноги с равными промежутками касались земли. Риддарфьерден блестел слева от него, он бежал мимо женщин с детьми, с интересом смотревших ему вслед.

Он дал бы большую пресс-конференцию в конференц-зале правительственной канцелярии, вместе с министром, официально отвечавшим за все исследование, но ведь это он выполнил работу, и именно ему пришлось бы отвечать на вопросы. Он появился бы и в «Раппорте», и в «Актуэль», и в новостях на ТВ-4, наверняка и в утренних газетах (только не в «Квельспрессен», желтый листок Анники занимался только убийствами и скандалами, а не серьезными вещами вроде изменений к закону).

Но пресс-конференцию отменили и забронированное для нее время в конференц-зале, наверное, заняли чем-то другим.