Дурная кровь

Она села на диван, а я сходил в кухню за пепельницей. Потом она попросила у меня сигарету, и мы молча закурили. Диван был ободранный и раздолбанный, как и вся остальная мебель: пара отживших свой век кресел, две практически пустые книжные полки, обеденный стол с четырьмя стульями у окна. В потертом ковре на полу я заметил две дыры.

– Спасибо, что пригласила, – сказал я. – Мне у тебя нравится.

– Ты такой милый, – сказала женщина и с горечью добавила: – Это самая настоящая дыра, просто сейчас я не могу позволить себе ничего лучше. А ты как? Вот простыла и мерзко себя чувствую. Возможно, тебе не надо было приходить.

– Не беспокойся, со мной все будет хорошо. Могу я тебя кое о чем спросить?

– Конечно.

– Тебя зовут Симона. Ты – Симона Дюшан? Я не уверен, что правильно произношу фамилию, у меня с французским не очень.

Несколько секунд женщина молчала, а потом сказала:

– Да, естественно, я – Симона. Я думала, ты в курсе. А что?

– Твой покойный друг, Абрахам, рассказывал о тебе. О том, как вы познакомились в Париже, как полюбили друг друга. И про другого парня, Флейшера, который пытался…

– Я плохо помню тот период моей жизни. И вообще я сегодня не настроена предаваться воспоминаниям. Ты расслабься, чувствуй себя как дома.

Полы пеньюара разъехались в стороны, обнажив бедра женщины. Над правым коленом у нее был большой зеленый синяк. Я старался не смотреть на ее ноги и бритый лобок.

– Когда ты переехала в Нью-Йорк?

Она зевнула.

– Лет десять назад. Слушай, может, ты кофе хочешь?

– Нет, спасибо. А почему ты тогда сразу не поехала за ними?

– За кем?

– За теми парнями, с которыми познакомилась в Париже. За Хэйлом и Флейшером. Насколько мне известно, они оба были в тебя влюблены и…

– Я тебе уже говорила, что не люблю вспоминать прошлое. Ты что, мозгоправ или вроде того?

Она встала и вышла в кухню. Было слышно, как она включила воду. Я внимательнее осмотрел комнату: кое-где по углам обои были ободраны, половицы в некоторых местах заменил какой-то криворукий парень. Возле дивана на полу – стопка порножурналов, занавески грязные.

Минуты через две она вернулась с двумя кружками кофе. Одну протянула мне. Пеньюар окончательно распахнулся, но ее, похоже, это не беспокоило.

– Ты бы не курила, выглядишь не очень хорошо, – сказал я и почувствовал, что мои слова звучат жалко и неуместно.

– А кому какое дело? – Она села в кресло и поджала под себя ноги. – Слушай, ты от меня что-нибудь хочешь? Или собираешься сидеть тут и задавать мне какие-то непонятные вопросы? Я же сказала, нам надо поговорить.

– Чем ты зарабатываешь на жизнь, Симона?

– Что? Хорошо, я музицирую, разве это не ясно? Играю на кларнете. Понятно? Да что с тобой такое?

Я почувствовал себя обманутым. Я ведь помнил, как Абрахам Хэйл описывал ее в своем дневнике: красивая молодая женщина, культурная, хорошо образована, выросла в состоятельной французской семье. Еще я заметил, что акцент у нее стал не таким заметным, словно, демонстрируя мне свой род занятий, она надела новую маску, и эта маска не оставила и следа от ее былой элегантности, лишила очарования и даже красоты.

Я не удержался и спросил:

– Как ты дошла до такой жизни, Симона? Почему они ничем тебе не помогли?

Она зло посмотрела на меня поверх кружки, которую так крепко сжимала обеими руками, как будто хотела раздавить.

– Когда ты в беде, каждый хочет что-то от тебя получить. А я не люблю просить о помощи. Я не инвалид и сама разберусь в своей жизни. Плохо или хорошо – не важно. Хватит на меня так смотреть! Ты понятия не имеешь, каково это – быть кем-то, а потом… Слушай, мы займемся этим или нет? Или ты предпочитаешь смотреть?

– Абрахам много мне о тебе рассказывал, и он еще вел дневник. Я просто хотел поговорить с тобой о некоторых моментах, которые он описывал…

– Что еще за дневник? Обо мне?

– Да, он часто тебя упоминает. Думаю, он действительно любил тебя.

Она разозлилась:

– Слушай, это больше не смешно… С чего это кто-то станет писать обо мне в своем чертовом дневнике? Я могу его почитать? Что он обо мне пишет?

– Пожалуйста, расслабься. Это не совсем дневник, просто отрывочные записи, и я вообще не уверен…

– Я хочу на них посмотреть, что бы он там ни написал. Ты слышишь меня?

– Хорошо. Ты не волнуйся. Когда придешь в следующий раз, я тебе покажу.

Это, похоже, ее немного успокоило. Она встала, скинула пеньюар и стала ласкать свою грудь.

– Мы пойдем в спальню или здесь останемся?

Честно сказать, я сначала оцепенел. Потом встал, отдал ей все свои деньги и пачку сигарет и ушел.

Когда я закрывал за собой дверь, до меня долетел ее смех.

Глава тринадцатая

Дневник Джека Бертранда (4)

Всю следующую неделю я посвятил слежке за Флейшером. Из дома он выходил рано утром, а возвращался поздно вечером и почти все время проводил в своем офисе в финансовом районе Нью-Йорка.