Дурные

Она докрутила и закрепила платок и снова сложила на руле руки, смотря перед собой в окно. От жары и красного света не осталось и следа. Окрестность погрузилась в синеватый полумрак, словно всё, что могло давать восходы или закаты, перестало заглядывать к ним, найдя дела и лица поинтересней. Лёгкие тени перебегали порою от кустов к кустам, некоторые осмеливались даже пересекать спешно дорогу. Иногда лягух раздражённо рычал на них, когда Агнешка чуть жала педаль. Алиса — она давно уже накинула джинсовую куртку обратно на плечи — со смутной тревогой посматривала назад. Там, в тени кустарника, громоздился кто-то неясный. Иногда он шевелился совсем слегка — просто потряхивался, чтоб лучше их видеть и слышать, похрипывал хребтом и дышал на ветки.

— Восемь ноль пять! — прервала его Алиса, почти случайно проверив часы.

— Угу, — Агнешка не шелохнулась, только продавила клаксон, и тот завизжал скандально и надтреснуто.

Здание телефона и телеграфа осталось таким же безмолвным, как и было, когда в него зашла Лана. Ничего не двигалось там.

— Не слышит, — пробормотала Агнешка.

— Может, мне сбегать, её позвать? — Алиса переползла к двери.

— Не. Не надо. Сейчас не успеешь уже, — Агнешка выжала клаксон ещё раз, как будто больше на удачу, чем на что-то рассчитывая. — Ещё пару минут у нас есть.

Ветер пригнул кусты к земле. По дороге протащилось что-то тяжёлое, с лязгом задев днище лягуха. Тихо сначала, едва различимо, потом всё отчётливее и несомненнее в ушах завибрировал знакомый гул.

— Это оно, — громко шепнула Алиса и развернулась назад. — Да. Это оно идёт.

— Угу. Сейчас, — Агнешка сидела с закрытыми глазами, напряжённо сдавив руль пальцами. Скулы у неё чуть дрогнули. — Ещё минуту. Оки? Одну минуту…

Лана опустилась рядом на сидение. Лягух взревел и помчался, будто по стартовому выстрелу.

Лана ещё раз вытерла руки. Спросила:

— Я долго?

Агнешка упрямо сжала губы и не стала ничего отвечать.

— Я долго, Лис?

— Угу, — кивнула Алиса.

— Прошу прощения, если так. Я просто… звонила всем… Хотела узнать, известно ли что-нибудь. В новостях, может быть, сообщали. Что-нибудь про нас.

Она, не договаривая, выкрутила ручку радиоприёмника, забыв, видимо, уже, как обещалась этого не делать. Радио пошелестело, пощёлкало, пособирало и передало, спокойно и уверенно, сводку новостей, сводку чрезвычайных происшествий, сводку спортивных событий, сводку погоды, сводку рекламы… Всё как обычно. Ничего такого, чего никогда бы ещё не случалось. Лана потерянно отпустила тумблер.

— Я говорила со своими… — продолжила она тихо, на грани разборчивости. — У них тоже ничего такого. Им ничего особенного не сообщали, и они ничего не слышали. Понимаете? Везде сейчас всё как всегда, привычная такая, нормальная рутина. Как будто вот этого вот, с нами, здесь, нет, не происходит — как будто мы не едем уже фиг знает сколько, не потерялись не пойми где, и никакая неведомая хрень не может сожрать нас каждый раз, как чуть перестанет везти. Понимаете? Всего этого просто нет. Нет больше ни для кого. Как будто… просто…

Агнешка вела, полуприкрыв глаза и не отворачиваясь от дороги впереди.

— Когда пару недель назад бомбили N, всем было пофиг, — заметила она. — С чего вдруг кому-то должно быть не пофиг на нас?

Лана хотела было что-то сказать, но не стала. Алиса тоже подняла голову, задумалась и провалилась в раздумья так глубоко, что забыла, похоже, проговорить их. За окном начинал накрапывать дождь.

Радио, пошуршав и пощёлкав в тон ему, поперебирало немного песенки — «в перевёрнутом мире мы одни, как в пустыне»30, «чьи-то звёзды вокруг, а мои перекрёстки пусты»31 и ещё что-то про Джейн Доу из междугородья — после ухватило кусок разговора — вероятно, чей-нибудь созвон.

«Хай, Терминал, — на заднем плане — видимо, где-то в комнате откуда пытались звонить — играла музыка. — Это я. Мы в нашем домике. Ну, то есть как, в нашем… Мы нашли его здесь, когда отошли немного с дороги. Так что, наверно, он наш, если нашли. Я тебе, правда, адрес не назову. Не знаю… Тут нет указателей. Попробуйте найти наш Уазик, а потом уже идти от него, тут должно быть недалеко, — голос замялся, прервался неловким смешком. — Знаешь, Блонд всё же вбила себе в голову эту бредятину — ну, про аварию, я рассказывала. Нет, пусть, если ей так нравится… Здесь прикольно в принципе. Пластинки… всякие вкусняшки… И всё время шумит дождь. Только Блонд постоянно ходит и истерит. Я уже говорила ей успокоиться… Знаешь, что волнует её больше всего? Что, если мы действительно разбились, она теперь так и останется с расквашенным носом, — голос засмеялся уже в открытую, потом опять прервался. — Ну, то есть это её нос, конечно… Понятно, что ей критичнее. Знаете что? Попробуйте всё-таки выйти на нас побыстрее. Это всё бред, естественно, что она несёт, но она так убедительна, что я ей скоро поверю».

Чем-то скрипнули — вероятно, искали, как отключиться — и до того, как нашли, ещё какое-то время было слышно, что там играло на фоне: «Ничего не ешь и не пей с той стороны, а у тебя уже вместо крови — их кофе».

15