Однажды Нина появилась на районе сильно похудевшая и с синяком, спрятанным под теми же круглыми очками, на нефорском
– Скинула пятнадцать килограммов на винте, вообще так никогда не выглядела! – прикрывая очками и прядкой волос огромный сине-зелёно-жёлтый синяк, хвасталась Нина, тараторя дальше:
– Ну, Саша, конечно, пиздец! Мудак! Ёбнул мне, я с ним три дня не разговаривала! Сказала, ещё раз – и уйду от него! Он на коленях стоял, а потом пошёл на улицу злой и нескольких человек отпиздил. Что с ним поделаешь, убьёт ещё кого-нибудь, простила, конечно.
Я тогда как раз подружился с хачиком Хакимом, ну и подогрел её «чёрненьким», по старой памяти. И неосторожно пообещал помочь купить, если что. Через пару дней она и нарисовалась.
– Алё, Кирилл? Ну что, поможешь нам взять? Нам пять граммов надо? – каким-то непривычным, тревожным голосом спросила Нина по телефону. Я как-то сразу почувствовал что-то неладное, менты или ещё какой стремак. Вспомнил её фингал и трепанированную голову Саши, съехал короче:
– Да, привет, ничего нету, ничего не знаю, хачик? А, хачик пропал, всё кончилось, сам по делам срочно в центр уезжаю, извини, может в другой раз?
Но они были довольно настойчивы и даже специально приехали на район. Видимо, за пару дней Саша её сюда специально запускал казачком с разведывательной целью, а теперь приехал пожинать плоды наводки на барыг и лёжки. Беккер по телефону сразу сообщил, что они побили и ограбили на чек Ванчура, который шёл и никого не трогал, и стихийно перемещаются по району в мою сторону. Навестили, естественно, и меня, Нина зашла одна, Саша прятался на пролёт ниже, чтобы внезапно выскочить, но бабка с порога их залечила:
– Нет его дома, гулять куда-то побежал! Наркоман ёбаный! И ты сюда больше не ходи, шлюха! Наркоманка!!! Убирайся отсюда! – И Нина со спалившимся Сашей со смехом спорхнули вниз по лестнице. В общем, Нина стала опасна.
Долго ли, коротко ль верёвочке не виться, а нашла Сашина коса опять на камень. Он кого-то ограбил, избил, угрожал ножом, в общем, снова закрылся в тюремной больнице, и по совокупности с заслуженным до этого выходило, что надолго. Нина, естественно, оплачивать передачи не могла и не хотела, поэтому Сашина мама сдала его квартиру и на эти деньги содержала в тюрьме сына и жила сама, а Нина вернулась назад на район. Нет, ну иногда и она ходила к Саше на свидания, особенно любопытно ей было, когда его перевели в психиатрическое отделение Крестов, где он, как выяснилось, сидит со Стеничем, убившим давеча Гришу, и компанией самых безбашенных насильников, убийц и каннибалов в городе.
Скитаться Саше по этим пенатам выходило лет пять, поэтому энтузиазм у Нины в хождении к нему был не большой. Однако видно было, что в целом она заскучала, мы с ней помирились, и даже всплыл откуда-то Лёша Дивнов. Речи же все были про Мухина.
К тому времени с ширева все окончательно перешли на героин, и мы с Ниной по старой памяти решили мутнуть. У неё была одноклассница по василеостровской школе. Ныне проститутка и при делах на тему герыча, с дозняком под два грамма в день, Ира. Нина иногда ездила к ней покупать гэ или просто бесплатно раскумариться, ну и чтобы отдохнуть от Мухина. И, как выяснилось, к этой Ире через Нину уже натоптал дорогу мой знакомый по району Артём Русаков.
Артём к тому времени уже сильно сдал, но начинал красавчиком-псайкобильщиком, любителем
Я помню, зашёл к Стеничу, и мы встретили Артёма в косухе и казаках, с рокобильным коком на голове. Он передал Стеничу пластинку «Сеньоры Краковяки» от «Нож для фрау Мюллер» выпуска
Про армию потом был грустный рассказ его друзей одноклассников, поведанный мне Ниной, пока мы ехали на сороковом трамвае с Чёрной Речки на Васильевский.
– Он, когда в армию попал, понял, что там пиздец и он не хочет там оставаться, съел тридцать таблеток феназепама и отправился на построение с мыслью «будь, что будет!». А потом оказался в дурдоме и там постоянно опять и опять ел таблетки, а когда его выпустили-таки, начал торчать как угорелый. Ну, сейчас сам всё увидишь.
Действительно, внешний вид Артёма внушал не самые лучшие предположения. В прошлом красивый голубоглазый парень к двадцати пяти, после армии и дурки, имел явные отпечатки испытаний и порока на лице. Один передний зуб выпал, губа была рассечена шрамом, и всё лицо подёрнуто патиной героиновой печали. Ребята очень обрадовались нашему приезду, отказались от бабок и выкатили нам с Ниной грамм просто так, чего нам было явно многовато даже на двоих.
Тогда у меня и у Нинэль был период полинаркомании, я с опиатов перелезал на «кислоту» и обратно, а Нина несколько лет постоянно висела на винте, дозняк на герыче тоже был не очевиден. Короче, мы выгребли в ложку на глаз около половины, развели и вмазались. Нина первой, чуть меньше; а я второй, чуть больше.