Дурные дети Перестройки

Соня уже несколько лет не торчала, хотя начинали они вместе, у неё тоже был ВИЧ, может быть, он её и заразил? Она давно любила Валеру-дурачка, ещё со школьной скамьи, и пару раз присылала ему деньги в Тайланд и в тюрьму, была, что называется, девчонкой с района, но жила давно за городом, на даче. Рыдания Валеры разорвали ей сердце, и она на машине, с чистыми штанами, выехала по адресу, чтобы эвакуировать умирающего лебедя из наполненного смертельными соблазнами мира и приютить на первое время. Кажется Валера у неё прижился, вроде как, действительно, нашли друг друга, кажется, даже скоро откроет выставку. Неутомимый.

Глава 19 Армейская, дополнительная

Армия жизни, дети могил…

Поскольку торчал я сызмальства, все мои знакомые к заветным восемнадцати годам уже по несколько раз отлежали в дурке или наркологии, многие сидели, слыхал и про таких, кто поступал в ВУЗы, но я, как всегда – ни то не сё. Забрать меня могли в любой момент, но я с детства страдаю несколькими болезнями, такими как нейродермит и аллергия, в связи с чем никогда не ем некоторые важные продукты, например, рыбу. Собственно, если я съедаю кусочек, то начинаю распухать, как Пьер Ришар после укуса пчелы в каком-то своём очередном идиотском фильме, – распухать и срывать с себя лоскуты кожи. Довольно быстро я задыхаюсь от отёка дыхательных путей, если не вогнать мне в глотку специальную трубку, не дать пригоршню таблов, не наколоть специальными лекарствами и сыворотками. В связи с этими печальными обстоятельствами на повестки из военкомата я реагировал спокойно, проводя с ними всегда один и тот же ритуал, а именно, вытирая ими задницу.

Первые проблемы начались с семнадцати лет, это был девяносто второй год. Я торчал, а моя бабка настояла, чтобы я встал на учёт на бирже труда, и там потребовали приписной листок из военкомата. Это какая-то бумажка, которая выдаётся призывнику за год-два до отъятия от мамкиных титек и припадания нежными юношескими устами к кирзовому сапогу. Я по причине не целевого использования повестки и презрения, смешанного со страхом, не явился на какую-то там комиссию и сего жизненно важного листка не имел. Собственно, особых проблем с этим и не испытывал, кроме того, что бабке не давали какой-то мешок с немецкой тушёнкой и галетами из гуманитарной помощи, и она по этому поводу непрерывно на меня пиздела, к чему я давно привык.

История зависла до лет девятнадцати. Военкомат периодически снабжал меня туалетной бумагой, и я уже порядком привык к её жестковатой фактуре, научился мастерски разминать желтоватые листочки для мягкости. Но однажды в почтовом ящике обнаружилось аж целое письмо в конверте, подписанное не кем иным как… полковником Исаевым! Он оказался не телевизионным персонажем актёра Тихонова Штирлицем, а руководителем моего районного военкомата или и тем, и другим, и третьим в одном лице.

Это письмо, в котором мне разъяснялась моя уголовная ответственность за неявку, произвело на меня впечатление. Я решил-таки сходить в военкомат объясниться и возможно отлежать в больнице на обследовании, чтобы армия отъебалась от меня навсегда, а бабка получила-таки свою справку с тушёнкой и сменила пластинку.

Военкомат наш находился на Петроградской стороне, на улице Шамшева в доме 8. С трудом разлепив после ночного дознячка и косячка перед сном глаза, я, изнурённый нищетой и наркоманией, притащился туда.

Лабиринт дворов-колодцев… В одном из переделанных под парадный черных ходов на цокольном этаже, под лестницей обнаружилась невысокая дверь, это был наш районный военкомат. В свои девятнадцать лет и сорок пять килограммов веса я вёл уединённый образ жизни, почти не выходя из дома, уже несколько лет практиковал бытовую наркоманию в стиле дней, месяцев и лет сурка и только собирался поехать в тайгу на спасение или хотя бы излечение.

Отворив дверь этого полуподвала, я оказался в поистине удивительном месте. Сразу же за дверью начинался длиннющий коридор, по правую руку которого в мелкую нарезку располагались крашенные белой краской по стеклу двери в кабинеты, идентичные по стилистике Кабаковскому «Туалету». Но самое трогательное – всё это пространство было нашпиговано полностью обнажёнными семнадцатилетними мальчишками, пришедшими получать тот самый приписной на медкомиссию. Их было человек сто, и среди них, жмущихся по стенам, одетых было только двое: я и медсестра в белом халате на голое тело.

В поисках комнаты номер 23 я вынужден был пройти весь коридор, обтираясь и обжимаясь с ребятами, стоявшими около кабинетов врачей, но коридор закончился аккурат на комнате номер 22. Майор, который сидел в двадцать второй, сообщил мне, что заветная двадцать третья, в которой меня ожидает штандартенфюрер Исаев, находится в другом месте, а именно – в комендатуре по адресу: улица Шамшева дом 9, через дорогу. Я напрягся, шутки в сторону.

* * *