Дурочка

– Вас не спрашивают! Им дают здесь все необходимое для их организма. Витамины, белки, калории. Все, что положено. Понятно?

– Калорией жив не будешь…

– А это что такое? – вдруг увидела Тракторина Петровна еду на столах.

– Люди дали.

– Нет, вот это что такое? – Тракторина Петровна с брезгливостью взяла крашеное яйцо. – Харитина Савельевна, я вас спрашиваю!

– Яйцо, – кратко ответила тетка Харыта.

– Я вижу, что яйцо. Но почему оно синее?

– Крашеное оно.

– Так. А почему оно крашеное?

– Праздник сегодня. Ты что, нехристь, Петровна?

– Вон! – закричала Тракторина Петровна. – Чтобы ноги твоей в детдоме не было! Вон! Егорыч, собери эту всю антисанитарию! Нормальное яйцо должно быть белым! Белым! Белым!

Тракторина Петровна сбрасывала со столов яйца, топтала их ногами. Кричала в истерике:

– Белым! Белым! Белым!

Сторож сваливал в мешок еду: хлеб, сало, лук, картошку. Хотел и огромную тыкву в мешок положить. Сестры обняли тыкву, не отдают:

– Это тыква не общая! Это тыква наша!

Молча длинной рукой тыкву заграбастал, выдернул ее у сестер, закатил в мешок.

– Белым! Белым! – кричала, топчась на крошеве, Тракторина Петровна.

Выдохлась, выскочила. Сторож с Председателем следом за ней ушли.

Дети посидели за пустыми столами, помолчали. Опустились на пол. Собирали раздавленные яйца:

– Вот мое – красненькое…

– А вот мое – желтое…

– А от моего ничего не осталось…

Сидели, соскабливая с пола крошево, – ели.

– Тетя Харыта! А чего она так? – спросила Конопушка.

– Рогатый бес в ней дом себе нашел, поселился, тешится. Силе-е-ен!

– Ты теперь от нас уедешь?

– Нет, я вас одних не оставлю теперь. Поборюсь…

17

Ночью в палате дети не спали. Конопушка сказала шепотом:

– А давайте в дочки-матери поиграем?

– Давайте, – согласились сестры. – Чур, мы будем дети. А Марат будет нашим отцом!

– Хорошо, – согласилась Конопушка. – А я буду вашей матерью… Дети! Садитесь ужинать!

– А что у нас на ужин? – заинтересовалась Люба.

– На ужин у нас огромный-огромный пирог с повидлом, сто котлет и мороженое…

– А что такое мороженое? – спросила Надя.

– Это сладкий снег. – Конопушка губами ловила как бы падающий с неба сладкий снег. – Марат, что же ты? Садись за стол, как будто ты только пришел с работы. Пальто надень, будто ты с улицы. А потом снимешь его. Вставай!

Конопушка Марату горло в шарф закутала, пальто на все пуговицы застегнула, кепочку на голову ему напялила.

– Ох, хорош муженек, – вздохнула совсем по-женски. – Глаз да глаз нужен: как бы не украли! – сказала и застыдилась, зарделась вся, засмеялась. – Раздевайся быстрее! Ужин стынет!

Стала Марата из шарфа раскутывать: крутила Марата, как куклу, – туда покрутила и обратно – только запутала.

Марат рассердился.

– Ты не можешь быть матерью моих детей! – сказал он по-взрослому. – Матерью моих детей будет Ганна.

– Ой! Ну и нашел себе жену! – оскорбилась Конопушка. – Ни мычит ни телится. Дуру себе в жены взял!

– Зато красивая! – сказал Марат, поглядел выразительно на Конопушку: поняла ли?

Та зашмыгала острым носиком, обижаясь.

– Сам-то на себя посмотри! Урод! – прошептала.

– Мужчина должен быть умным и сильным. А женщина – доброй и красивой. Тогда и дети будут умные, добрые, сильные и красивые. Понятно тебе, злюка? – сказал ей Марат самодовольно.

К Ганне подошел, уверенно спросил:

– Ганна, хочешь стать моей женой?

Ганна сидела на кровати, молчала.

Марат заглянул ей тревожно в глаза:

– Ганна, будешь ли ты моей женой? Да или нет? Говори! Я тебя никогда не обижу! Пальцем не трону! Я тебе всю получку отдавать буду! Все до копейки!

Ганна молчала.

– Так тебе и надо, – зло радовалась Конопушка.

Упал Марат на колени, крикнул отчаянно, будто судьба его и вправду решалась:

– Ганна! Стань моей женой! Прошу твоей руки и сердца!

Ганна помедлила. Потом кивнула чуть, руку навстречу его руке протянула.

Счастливый, подводил ее Марат к столу.

– Это наши дети, Ганна. Это наши с тобой дочки. Это вот Верочка. Это Надя. Это Люба.

Заглянула каждой дочке Ганна в глаза, каждую погладила по голове, поцеловала. Побежала, принесла из угла все свои сокровища: гребешок, конфетку, китайский мячик на резинке, – разложила перед ними. Миски с водой перед каждой поставила, будто то борщ. Кормила их из ложки, дула на воду, чтобы борщ остыл. Сестры от ложки с водой увертывались, есть не хотели и хихикали. Ганна ласково и настойчиво их кормила, руки целовала, упрашивая.

– Что ты их целуешь! – не вытерпела Конопушка. – Ты их выпори! Ишь расфулиганились!

– Тук-тук-тук! – постучал Марат по столу. – Это ваш папа с работы пришел.

Кинулась птицей Ганна к мужу, пальто ему расстегивала, шарф разматывала. Усадила Марата во главе стола, подала с поклоном миску с водой.

– Ух, уморился, – рассказывал семье Марат. – Двадцать две резолюции наложил да тридцать три партийных поручения выполнил. Устал!

– Ишь как устроился! На чистую работу, лентяй, – завистливо сказала Конопушка. – Контора пишет, а денежки идут.

Ганна расшнуровала Марату ботинки. Поставила тазик с водой. Помыла Марату ноги, вытерла. Потом вдруг подняла тазик с водой, хотела выпить из него воду.

– Не пей! – закричал на нее Марат. – Не надо, это грязная вода…