Дурочка (Ожидание гусеницы)

— Я заберу его паспорт, если объявится — звоните, телефон у вас есть, — посуровел участковый. — Можете осмотреться, все ли ваши вещи на месте. В любом случае, я не нахожу пока никакого состава преступления. Всего доброго, — он зашагал к воротам, потом резко развернулся — заметил на них замок — и пошел на участок Смирновской.

Раков сделал жест рукой, пропуская даму вперед, и Лукреция с неохотой направилась за участковым. Ей в голову не пришло заглянуть в пристройку. Раков про себя сказал «спасибо»… кому? Кому-то там, с крылами… за то, что дал отсрочку для спокойного переваривания пищи.

Отметив, впрочем, что становится циником.

Ночью Раков переступил через свое поклонение — что-то в нем изменилось после убийства человека. Это было осознание бессмысленной уязвимости жизни при всей ее гениальной конструкции существования. Последствием такого осознания стала неуправляемая ярость тела. Когда Аглая села к нему в кресло на колени, и ласкаясь, закрыла своими волосами, он стащил с нее шорты и посадил на кол своей похоти, отрекаясь в этот момент от любви.

— Вы больше меня не любите? — спросила Аглая после двухчасовых скачек, инициатором которых, кстати, стала она — после упражнения в кресле.

— Люблю… конечно… — прошептал Раков, лежа на мокрых простынях, и добавил в оправдание: — Просто — жара… 

Изощренное хамство

Утром в субботу Раков решил не завтракать. Участковый мог оказаться человеком исполнительным и отослать вчера вечером в базу МВД ксерокопию фотографии из паспорта Блумера. Тогда с минуты на минуту — жди гостей с обыском всей территории у дома Ционовского. К одиннадцати — тишина. Половина первого. Есть хотелось ужасно. На террасу, где он с девяти утра изучал географический атлас, выползла Лукреция с обмотанной полотенцем головой. В буквальном смысле — еле передвигая ноги и цепляясь за стены. Она так посмотрела на зятя, что стало ясно — его с Аглаей ночные скачки будут основной темой дня.

— Ужасно выглядите. Как черепаха Тортила в коме, — Раков решил первым пойти в нападение и даже выделил себе три минуты на скандал — больше не выдержит.

Лукреция свалилась в плетеное кресло, налила из графина чего-то желто-зеленого с плавающими кусками лимонов. Выпила, разглядывая зятя, и неожиданно миролюбиво поинтересовалась:

— Она хорошая любовница?

Раков напрягся, уставившись в карту Канады. Захотелось послать тещу в конкретное место и поругаться навек. С другой стороны… Он уже столько рисковал, чтобы находиться рядом с этими женщинами… Вздохнул и решил отделаться изощренным хамством:

— Аглая мне понравилась больше Натальи Петровны. Но я думаю, что Таисия Федоровна — вообще вне конкуренции.

Лукреция посмотрела на зятя растерянно, в глазах — детское изумление, Ракову даже показалось, что она сейчас заплачет от обиды. Поэтому…

— Я уверен, что вы им всем дадите фору! — поспешно заявил лейтенант, выставив перед собой ладони в предчувствии припадка ярости.

Но Смирновская засмеялась, схватившись за голову. Полотенце сползло, мокрые волосы упали на ее лицо и плечи, Лукреция хохотала самозабвенно, стуча босыми ногами в пол. В кухонной двери появилась Туся. Вытирая с нервным усердием высокий стакан, она прислонилась к притолоке и так посмотрела на Ракова, что он покрылся мурашками. 

Тело

Половина третьего. Пик жары. Отобедавший Раков в беседке играет с Аглаей в шашки. От нагретых сосен иногда просачивается приторный запах смолы — почти неощутимый ветер затягивает его в спасительную тень виноградных листьев. Раков тогда закрывает глаза и с тщательностью слепого ощупывает пальцами лицо сидящей рядом Аглаи, чтобы его счастье пахло сосновой смолой. А запах сосновой смолы всегда потом напоминал, что счастье было.

Таисия в это время стоит у границы участков и смотрит в профессорский двор настороженно, как собака, почуявшая опасность. Она пытается определить источник звука, который ей не нравится — странное прерывистое жужжание. Туся хотела просто посмотреть, не появился ли Блумер, простояла здесь минут десять — никакого движения, но теперь она не может уйти, пока не поймет, что жужжит.

Лукреция из чердачного окна в бинокль видит Тусю, видит ее озабоченное лицо и не понимает, что так насторожило домработницу. Вдруг Туся резко разворачивается и бежит от забора к дому. Лукреция на всякий случай обшарила в бинокль территорию у дома Ционовского, пристройку и видимый кусок дороги у въезда — никого. Когда она спустилась с крутой лестницы, Туся уже стояла на площадке второго этажа. В руках — полиэтиленовые пакеты и резиновые перчатки.

— Мухи, — прошептала Туся. — Много мух.

Лукреция всмотрелась в ее напряженное лицо, подумала и кивнула:

— Где?

— У пристройки.

— Подожди, я переоденусь, — Лукреция направилась в свою комнату. — Где Лайка?

— С мужем в беседке. Не надо ему ничего говорить, пока не посмотрим. Он и так сексом зашибленный.