Дурочка (Ожидание гусеницы)

— Ребята, извините… мне что-то нехорошо. Спасибо за помощь, но я — только кофе.

— С тобой все ясно, — сказал охранник. — Болезнь новичка.

— Точно, — поддержал его напарник. — Все признаки налицо. Сидишь в отделе по ночам, часам к трем накатывает паника, что все равно не справишься…

— Днем поспать толком не удается, — подхватил первый, — ходишь вареный, соображаешь плохо, боишься облажаться перед начальством. Со мной такое же было, когда я первый раз стрелял в человека.

Раков замер и пробормотал, не поднимая головы.

— Первый раз?..

— Ну да. Палил как бешеный, всю обойму вогнал, а он все дергается и дергается. И смотрит так остервенело!..

— Я тоже своего первого помню, — кивнул второй охранник. — Потом почти все забылись, а первый — нет. Ты стрелял уже?

— Я… да, — кивнул Раков и выдохнул с облегчением: — По мишеням.

— Значит, все впереди. Будут причины поважней для поноса, чем отчеты и компьютерные разработки. Ты, главное, одно уясни — ум, честь и совесть — это на любителя. Здоровье — вот основа нормальной жизни. Па-а-этому… — охранник достал откуда-то водочную бутылку и стукнул ею по стойке. — Здесь ровно сто пятьдесят осталось. Сейчас вернешься в свой отдел, махнешь это одним махом, три газеты на пол и — баиньки ровно на час. Обещаю, как только ляжешь и закроешь глаза, сразу вырубишься.

— На… на пол? — пробормотал Раков, вытирая потный лоб — смотреть на еду все еще было тяжело.

— Нет, если у вас в отделе для таких салаг, как ты, диван поставили…

— Или кресла мягкие притащили на колесиках, чтобы их сдвигать по-быстрому!.. — радостно дополнил второй охранник, — Тогда, конечно, устраивайся с удобствами. А мы так к полу очень даже привыкшие. Главное — никуда не свалишься.

— Спасибо… — Раков захватил бутылку и двинулся было к лестнице.

— Стой! — окликнули его. — Когда через час глаза откроешь, на тебя такой жор нападет, что любая мать прослезится от радости. Так что, бери пиццу с собой. С собой! — охранник через стойку настойчиво совал коробку в лицо Ракову.

В кабинете лейтенант скинул пиццу на тумбочке у входа, подальше от своего стола — она пахла даже через коробку. Отсоединил две микросхемы от телефона, упаковал их в коробочку, и положил на видном месте. Установил будильник на мобильнике. Постоял в задумчивости перед диваном, потом нашел три газеты, расстелил их на полу так, чтобы головой оказаться под своим столом, сел на газеты и большими глотками залил в себя водку. Медленно опустился назад, раскинул руки в стороны и моментально вырубился.

Он открыл глаза за минуту до звонка будильника. Живот подвело от голода. Раков встал не сразу, лежал и слушал тягучее подсасывание в кишках, совсем как в детстве. И улыбался — еда рядом! Заглотал, почти не пережевывая, пиццу, поставил чайник, залил две ложки растворимого кофе и, усевшись перед компьютером, сказал в оживший экран:

— Прорвемся!

В половине шестого он спустился вниз бодрый и веселый, с папочкой под мышкой, и спросил у сонных охранников:

— А чего, салатов не было? Шучу, шучу. Я ваш должник, — он помахал от дверей.

— Еще бы… — пробормотал охранник вслед Ракову, с доброй завистью глядя, как легко, почти невесомо, его стройная фигура из сумрака коридора влипает в яркий день.

— И куда поскакал?.. Все равно к девяти — обратно, — зевнул его напарник. — До одиннадцати продержится бодрячком, как раз до окончания планерки. Молодость… 

Жара

«Поскакал» Раков в квартиру, чтобы побыстрее избавиться от одежды Исламбекова. Коробочку с микросхемами он засунул в нишу за счетчик на лестничной клетке этажом выше. Подхватил у себя с пола пакет с черным прикидом, мокасинами и шляпой, вышел из подъезда, а там лязг стоит, которым обычно его будит от семи до полвосьмого мусоровоз, закидывая в себя содержимое бачков — ну как тут опять не вспомнить своего ангела-хранителя. Глядя на лопасти, уминающие пакет в вонючем зеве мусоровоза, Раков представил ангела как своего младшего брата в семь лет — нежным на лицо, с льняными волосами и крапинками веснушек на облупившемся от солнца носу.

Стоя в ажурных пятнах солнца сквозь тополиную листву, Раков вдруг вспомнил и Аглаю — реакция на «ангела», и неожиданно для себя захотел проговорить под этот жуткий лязг стихотворение, которое она частенько напевает при нем.

— Бог согнулся от заботы… как там?.. И затих. Тра-та-та… много ангелов святых… Сотворил. Есть с огро-о-омными крылами! А бывают и без крыл. А бывают и… без крыл… (Цветаева )