Дурочка (Ожидание гусеницы)

— Пари принято, — процедил сквозь зубы Крылов и положил на стол двадцать долларов. — Я говорю, что это написала зрелая женщина. Несостоявшаяся как профессионал в своем деле и потому обиженная и злая.

Гвидон растерянно посмотрел на зеленую бумажку, потом — с детским изумлением — на директора.

Лепетов пожал плечами и сочувственно улыбнулся — сам напросился.

— Я… — засуетился Гвидон, к удивлению мужчин снимая пиджак. — У меня нет долларов, но вот… минуточку, — он сосредоточенно занялся манжетами своей рубашки и через несколько секунд стукнул по столешнице массивными запонками. — Они дорогие. Девятнадцатый век.

Крылов посмотрел на запонки, на смешного в своей торжественной серьезности Гвидона. Опять — на запонки.

— Одной достаточно, — заметил он, подкатив к себе запонку. — Побереги другую на следующий спор.

— Да, — кивнул Лепетов. — И начни уже серьезно работать над текстом, чтобы обсудить моменты с автором. Например, из зачитанного только что — первобытный страх несвободы от плача ребенка. Странная конструкция, тебе не кажется?

— Не кажется! — с вызовом заявил Гвидон. — Плач ребенка для мужчины — это навязанная ситуация его обязательной ответственности. За еду, безопасность и комфорт ребенка — вот вам и определение несвободы! Он больше себе не принадлежит. У человечества это отложено на подсознании, как и у животных в отношении своего потомства. Но описать подобное так коротко и емко может только хорошо чувствующий подобное состояние мужчина. Вот почему я считаю…

— Меня не надо убеждать, — с раздражением перебил Крылов, вставая. — Надеюсь, в ближайшие дни автор мемуаров лично посетит издательство. Что касается плача ребенка… Спросишь у нее самой, как она связывает это со страхом несвободы. Много начеркал?

— Извините, что?.. — тоже встал Гвидон.

— Пометки в тексте делал? — полковник показал жестом на мемуары. Гвидон подвинул ему пачку листов через стол.

— Я отмечал места… — начал он, но Крылов опять перебил, листая страницы.

— Вижу. Много восклицательных знаков. И мало вопросительных. Ты плохой редактор, — полковник вернул ему через стол распечатку.

— Что это значит?.. — Гвидон растерянно посмотрел на Лепетова.

— Да… — поднял тот голову и в замешательстве посмотрел на нависающего над столом Крылова. — Что это значит?

— Работать придется по-новому, филолог, — кивнул полковник. — Отстранись от стиля и манеры письма. Ищи нестыковку сюжетных линии, откровенные ляпы и все, что тебе покажется странным. 

Мужская стратегия

Дождавшись, когда Гвидон Пушкин, наконец, покинет кабинет, Лепетов достал коньяк и рюмки.

— Ты прочитал? — спросил Крылов.

— Прочитал. Текст тяжелый, много информации и никакого связующего смыслового стержня. Позиция автора агрессивна, но без последствий — ни выводов, ни агитации. Что касается информационной базы, могу сказать одно — я не рискну это печатать без соответствующей директивы. Существуют сроки давности по громким шпионским делам, рисковать своим спокойствием я не готов даже ради большой прибыли.

— Такое возможно?

— Если начнется шумиха в прессе, можно неплохо заработать. Кто у нас выпустил первые разоблачительные мемуары, помнишь?

— Посол… как там его…

— Шевченко. Наш представитель в ООН. Попросил убежища США в 78-ом, в 85-ом там вышли его мемуары. Казалось бы — написал и нехай себе . А у нас — шесть арестов одних только чиновников из Международного отдела за месяц после выхода книги. Генерал Кул, кстати, с позапрошлого года консультирует в Америке сериал о борьбе КГБ и ЦРУ. А после его разоблачительных публикаций было арестовано почти двести человек. Якобы двойных агентов. Не только в Америке и в Канаде, даже в Австралии. Ты только представь — двойные агенты в Австралии!.. Ну и бред.

— Австралия — ерунда, а вот когда у нас выясняется, что генерал-майор Главного разведуправления был агентом ЦРУ!..

— А полковник внешней разведки — агентом МИ-6! — азартно подхватил Лепетов.

— Это — полный провал системы, — подвел итог Крылов.

— Поляков и Гордиевский, кстати, упомянуты в книге Лакрицы. Но больше всего откровений о генерале Куле.

— Говорят, Кул мечтает открыть Музей Шпионажа, — усмехнулся Крылов. — Уважаю. Этот человек любое дело доведет до абсурдного патриотизма.

— Хорошо ему разоблачать нас там, за горизонтом! — заметил Лепетов. — А как эта самая Америка отреагирует на разъяснения Лакрицы, куда делись сто миллионов долларов, выделенные Рейганом в 83-ем на «программу демократии в СССР»? На создание, так сказать, внутренних оппозиционных сил? Мы-то знаем, что за внутренние силы нужно было профинансировать для развала Союза, сами ими были, — он нервно прошелся по кабинету. — Какой человек с образованием тогда не мечтал о демократии и открытых границах? Увидеть Париж и умереть!

Лепетов заметил выражение лица Крылова, сбился, подошел к застывшему полковнику и шепотом спросил:

— Ты что, не читал?..

— Нет, — помотал головой Крылов. — Не читал. Теперь чувствую — придется.

Лепетов задумался.