Дурочкины лоскутки. Старые и новые житийные страницы

Теперь-то уж точно незачем… Надо же, как я опоздала! Получается, что люди пришлые не просто дом купили, а кусочек моего неузнанного прошлого, моей неразгаданной тайны, которую хранил для меня старый русский дом при дороге на самом краю Лапшинского сада. И так больно вдруг сделалось душе, хоть плачь!..

Одну семейную фотографию, ту – старую, с дождинками-градинками-трещинками по полю, с уголком оторванным – я часто вспоминаю. На ней – моя украинская житне-горская родня. И те, кто умер, и те, кто, слава Богу, живы.

Где она, эта фотография? Не ведаю. А в помяннике моём записаны самые близкие – двоюродные и троюродные. Прямых родственников уже не осталось, роднимся с теми, кто подальше. Таких дальних – полсела, а и ближних с три десятка наберется: тетя Люба с дочерьми Таней и Олей, сестра Нина с мужем-инвалидом Леонидом, Наташа с сыном Русланчиком, Валя со Степой и Лариса с Мишей, потом Неонила, еще Валя, Тоня, Надежда, Александр, Петр, Мария, Сергей с Василием, Ольга с Марией, Людмила, Наталия, Анна, Иван, Алла, еще Нина, еще Надежда, даже Лада…

Их-то фотографии у меня есть, а вот стариков, которые на том давнем снимке только и остались, я почти не помню. Да что там: некоторые умерли еще до моего рождения, только имена их и знаю, но тоже с запинкой, нетвердо: деды, бабы, дядья и тети двоюродные и троюродные Екатерина, Иван, Алексей, Павел, Андрей, Василий, Анастасия, Татьяна, Харлампий, Андрей, Николай, Петр, Александр, Ольга, Виталий, Иван, Харитина, Екатерина, Ольга, Андрей и те, кто до них был, и те, кто жил после, почему-то не учтенные родовой памятью.

На ту самую потерявшуюся во времени фотографию, наверное, многие попали. Хранилась она в дедовой соломенно-глиняной хате, висела в горнице. Там в красном углу иконки высились на полке под рушником, про одного святого я знала, что это Угодник Божий Мыкола, так дед говорил. Еще стояла кровать, старая, деревянная, с травяными матрацем и подушками: пахло лугом. Вдоль стен лавки возвышались широкие, некрашеные, а по верху стены, по всем четырем сторонам света, висели фотографии.

Одну, самую старую и большую, я и запомнила. И теперь, оказывается, она стала мне очень нужна, но после смерти бабы с дедом в их хате никто не жил, вещи родня поразбирала, и кто какие унес снимки – неизвестно. Самое странное в том, что эту самую, мной чтимую, фотографию только я и помню. Дивно: живу от села дальше всех, в России, наезжаю – реже не бывает, а помню.

Порой душе стеснительной не справиться со злом,
И боязно, что реже год от году
Пришлет родня крестьянская доверчивый поклон,
Пожалует хорошую погоду.

И рядом тоже добрая и щедрая родня,
Готовая на ласки и советы,
Но отчего так радуют, так трогают меня
Застенчивые дальние приветы?

«В достатке ли бытуешь ты,
И есть ли про запас?
Одним-то днем жить нынче не пристало…
Но ежели ты норовом характерная, в нас,
То в люди и не выбьешься, пожалуй…»

И, может, с тонким умыслом,
А может, и спроста,
По отчеству важнецки величая,
Посетуют по-старому, что нет на мне креста,
Коль радости не слишком привечаю…

Родимые, вся жизнь моя в тенетнике молвы,
Но я судьбы не думаю бояться,
К тому же я, по крайности, такая же, как вы, –
В какие ж еще люди выбиваться?

Давно это написано, для самой моей первой книжки.

Житне-Горы – Ржаные Горы. Имя хранит историю: с давних времен люди селились на берегу речки Рось, сеяли и рожь, и ячмень, и овес, и пшеницу, и даже гречу – все это житом зовется, но во всем главенствует рожь. Замечательное хлебное слово! А происходит оно от делания человеческого, обозначаемого глаголом «жать», так написал в своем толковом словаре Владимир Даль. Но, между прочим, в статье о жите он поставил интересный знак вопроса относительно другого великого глагола – «жить», соединив таким образом и без того неразрывные понятия жизни и хлеба.

Жит – образ жизни, в древности на Руси так и говорили: «Каков жит-побыт, такова и смерть». И в Евангелии ведь написано о том, что праведники воссияют в Царствии вечной жизни, а грешники изойдут в муку вечную.

Вот какие они, мои Житне-Горы. А почему горы? Да потому, что село стоит на семи холмах, может, и не на таких высоко-заметных, как Москва, Рим или Иерусалим, но тоже ведь Богу семисвечник!