Душа

Ромка даже ухом не повёл и преспокойно достал алгебру. Тригонометрия постепенно становилась его маленькой страстью. Досчитав последний пример и, словно собравшись с мыслями, он встал, сунул руку в пакет и вытащил чёрную бархатную коробочку, которую положил на парту перед Князевой.

– Неужели мне?

– Как видишь.

Для пущей важности Ромка провёл пятернёй по волосам, а я глубоко и часто задышала, поймав себя на мысли о том, что неплохо было бы сейчас подойти и выбросить эту коробочку в окно желательно вместе с её обладательницей.

В коробочке лежал браслет, сплетённый из ярко-красного и синего бисера. Абсолютно безвкусный и на удивление отвратительный. Браслет, за который я бы отдала полцарства, если бы оно у меня имелось.

Князева улыбнулась и тут же нацепила бисер на руку. Я сжала зубы и попыталась отвернуться – не получилось. Браслет буквально приковывал мой взгляд к своему уродливому рисунку.

– Симпатично. Буду носить.

– Наслаждайся.

Ромка приложил пальцы к виску, делая вид, что отдаёт воинское приветствие. Князева, оторвав тощий зад от парты, изобразила книксен. Несколько особенно бестолковых одноклассников радостно им зааплодировали.

Когда Ромка вернулся на своё место, я смогла выжать из себя только одно предложение. Точнее, вопрос, который разъедал мою душу, как серная кислота.

– А кто на Двадцать третье февраля дарил подарок тебе?

– Князева.

– И что там было?

– Рамка для фотографий.

– Рамка? Хороший подарок. – В груди как будто потеплело, и дышать стало легче.

– Ага, а внутри презерватив и надпись: «При необходимости разбить молотком». У вас же вроде традиция: даришь той, кто тебе дарил. Тупая, скажу я тебе, традиция. Выходит, всё девчонки решают. В этом году я не спорил – в следующем молчать не стану.

Ромка хохотнул и оглянулся. Князева помахала ему браслетом. После их обмена любезностями в горле у меня запершило.

На душе скребли не просто кошки, а здоровенные голодные пантеры. С той перемены я начала верить в теорию всеобщих заговоров и постоянно замечала томные взгляды Марины, скользящие по Ромкиной спине. Конечно, она и раньше на него смотрела, тогда, осенью, когда он только перевёлся – тогда на него все смотрели, но после его ухода с «Камчатки» вроде как успокоились. И тут вдруг … Но ладно Князева, но Ромка тоже начал изредка поглядывать на неё.

Я молча дулась. К сожалению, ничего лучшего в свои шестнадцать я придумать не могла. А ещё постоянно гипнотизировала новый браслет Марины. Она, словно издеваясь, носила его постоянно и с любой одеждой.

– Хочешь, подарю? – как-то раз насмешливо спросила Князева, застукав меня за «новым занятием». – Ты так на мою руку смотришь, будто отрубить её мечтаешь.

– Узор красивый, – попыталась соврать я. – Думаю похожий сплести.

– Ага, – Марина провела длинным алым ногтём по запястью. – Ромочка умеет выбирать вещи. Не совсем пропащий.

Я прикусила язык, чтобы не чертыхнуться. Сидеть с Князевой больше не было ни сил, ни желания и, попросившись выйти, я стремительно покинула кабинет.

Каникулы приближались быстро, а моё настроение тем временем портилось всё сильнее. «Ищите и обрящите», – услышала я как-то раз от одной богомольной нищенки. Я искала и действительно находила. Находила подтверждение своей теории о том, что между Ромкой и Князевой что-то есть. И это что-то лишало меня нормальной способности спать.

С Ромкой я почти не разговаривала, из класса вылетала пулей, на вопросы типа «Какая муха тебя укусила?» не отвечала. Окончательно обиженная и раздосадованная я придумала, как отомстить Ромке по-своему, и решила ответить отказом на приглашение посмотреть вместе «Звёздные войны».

В последний вечер перед учёбой я пообещала себе выставить стойкую оборону против Ромки, но уже утром поняла, что просчиталась. Стойкую оборону выставил он и пересел за вторую парту к Лёше Пряничникову.

Ночью я колотила подушки и вовсю сдабривала их горючими слезами, проклиная разгулявшуюся фантазию. Собственными руками отдала Ромку Князевой. Ей даже делать ничего не пришлось. Идиотка! Из-за дурацкого подарка разошлась и напридумывала себе всякую ерунду. Да не витало между ними ничего! Это она строила ему глазки и «обоюдную» традицию она придумала, а он, скорее всего, удивлялся её наглости, либо тешил своё самолюбие.

Теперь полцарства я была готова отдать за возможность повернуть время вспять, потому что не знала, как помириться с Ромкой. Едва я пыталась заговорить с ним, как он закрывался учебником или вообще покидал класс. Из школы мы выходили поодиночке, и больше всего я боялась, что он займёт освободившееся место рядом с Князевой и начнёт провожать до дома её.

Апрель напоминал мне жевательную резинку, прилипшую к обуви. Тянулся, рвался, но всё равно оставался на месте. Я зачёркивала в календаре дни, читала Лёшину книжку и ждала тридцать первое мая. Уговор относительно отметок стал единственной вещью, которая грела моё истосковавшееся по общению с Ромкой сердце.

– Отличников двое, – громко произнесла Татьяна Сергеевна, открывая журнал.