Душа

– Точно! Я прочел целые километры книг. Тут границ не существует, и по мере того, как продвигаешься вперед, горизонт уходит от тебя все дальше и дальше. Таким образом, я особо заинтересовался франко-русскими связями в период царствования Екатерины II. Вольтер… Дидро… Рюльер… И любовные истории императрицы. Понятовский, ее переписка с будущим королем Польши… Ее любовные связи, ее слабость к красивым рослым мужчинам… У вас, мадам, есть определенное сходство с этой великой государыней…

Натали отложила перо.

– Вы начинаете дерзить, мсье… Екатерина II принадлежала к числу тех, кто шлет других на каторгу, а я из тех, кого туда посылают.

– О мадам, не представляю себе вас на каторге…

– Дани, – плачущим голосом заметил Оливье, – не завирайся, ты же знаешь, госпожа Петраччи была в немецких концлагерях…

– Есть завихрение в завирании! Вы были в немецких концлагерях, мадам, были в этом аду? Есть в этом слове что-то железное… Железо на руках, на ногах. Я видел адский номер, вытатуированный на вашей руке и ничего не понял. В наказание нынче же вечером лишу себя сладкого. Пусть не удастся мне ни один трюк иллюзиониста. А сейчас открою одну тайну: Оливье мне рассказывал о вас, об автоматах господина Петраччи, об «Игроке»… Ну, я и решил прежде чем явиться к вам, кое-что подчитать… Лично мне принадлежит только точка зрения на всю эту историю…

– Неужели ты это сделал, Дани? – Оливье говорил грустным, жалобным голосом. – Но ведь все равно ты прочел все книги?

– Все, голубок, все до единой. Плоть слаба… Труд необъятен… Когда человек преисполнен преисподней книг… Они терзают вас иллюзиями и обещаниями, тревожат мысль, кровь, мускулы, а затем бросают на полпути – выпутывайтесь, мол, сами, – это и вода, и хлеб во всей их недосягаемости для голодного и жаждущего. Люди сами изобрели этот ад, что и доказывает существование человечества. Без этого ада оно бы не существовало. Чтобы продолжать существовать, человечество должно творить, творить без удержу.

Натали рисовала, но подымая головы. Опасный тип обнял Оливье за плечи:

– С вашего разрешения мы уходим, мадам.

У Натали чуть было не вырвалось: «Кончили свой номер?» Но она прикусила язык: не следует его злить, хотя бы ради Оливье. И вежливо проговорила:

– Не забудьте, что вы избранный, мсье… Попытайтесь не идти на войну и заглядывайте ко мне.

Дани улыбнулся своими бритыми губами, поцеловал у Натали руку и вышел, подталкивая перед собой Оливье.

XVII. Коллекционер автоматов

Кристо без толку слонялся по лавке. Почему зовут лавкой то, что никак на лавку не похоже, где даже продавать нечего… Старый письменный стол, ящики для картотеки, электрические биллиарды, стоящие тесно в ряд в ожидании ремонта. Звонок раздавался и в кухне, и в лавке. Если Луиджи не было на месте, Мишетта выходила посмотреть, кто пришел.

Стоя перед починенным биллиардом, Кристо лениво гонял маленький шарик, Луиджи в серой куртке перебирал на столе какие-то бумаги. Открылась дверь, звоночек зазвонил и уже не переставал звонить: клиент остановился на пороге.

– Входите, мсье, и закройте дверь, – сердито заметил Луиджи.

Клиент вошел. Был он длинный, узкоплечий, бледнолицый, в темном костюме, с маленькой головкой, покрытой редкими белобрысыми волосами. Он приблизился к прилавку.

– Господин Петраччи? Счастлив с вами познакомиться. Я доктор Вакье.

Луиджи поднялся, улыбнулся, подвинул доктору стул. Он много слышал о докторе Вакье, коллекционере автоматов, о великом любителе и великом знатоке. Доктору хотелось бы, чтобы господин Петраччи пришел к нему домой поглядеть коллекцию, во-первых, ему приятно показать ее человеку сведущему, а во-вторых, было бы неплохо, чтобы господин Петраччи как специалист осмотрел два-три автомата. Кроме того, не может ли господин Петраччи посоветовать ему, где приобрести какую-нибудь действительно редкую, интересную вещь, которая могла бы обогатить его коллекцию. Луиджи задумался. У антикваров множество разных таких безделок, но, очевидно, все, что продается в магазинах, доктору уже известно. Правда, у одной пожилой дамы… Есть у нее один из экземпляров знаменитого швейцарского писца, подлинное чудо XVIII века: восхитительная куколка сидит перед деревянным столиком… Он дважды отряхивает перо и пишет целую фразу… Это мальчуган, босоногий, в атласных штанах, отделанных кружевами. Изобрел его бесспорно Дроз, но кто выполнил – неизвестно. Прелестная вещица. Да, но не стоит сразу наседать на эту даму, она еще фантастичнее, чем ее автоматы. Никому не известно, что она может выкинуть.

Кристо сидел на табуретке за биллиардами и слушал: они говорили о редчайших экземплярах, которые им довелось видеть на случайных распродажах, в провинции, на рынках. Сходные страсти роднят людей теснее, чем узы крови. Луиджи и доктор наперебой рассказывали о своих находках, понимали друг друга, как влюбленные, с полуслова.