Душа. Её жизнь и законы

Послушайте вот, как в древности исповедовали грехи свои истинно кающиеся грешники, исповедовали не пред отцем только духовным, но пред всею церковью, готовые исповедать их пред целым светом!

«В мою бытность в одной обители, — рассказывает святой Иоанн Лествичник, — случилось, что один разбойник пришел, изъявляя желание вступить в монашество. Превосходный пастырь и врач (игумен) велел ему семь дней пользоваться совершенным покоем и только рассматривать устроение обители.

Потом пастырь призывает его и спрашивает наедине: желает ли он остаться с ними жить? И увидев, что он со всею искренностию согласился, опять спрашивает, что он сделал худого, живя в мире? Разбойник немедленно и со всем усердием исповедал ему все грехи свои.

Тогда пастырь сказал: “Хочу, чтобы ты объявил все это перед всем братством”. Он же, истинно возненавидевши грех свой и презревши весь стыд, не колеблясь отвечал: “Если хочешь, то сделаю это даже посреди Александрии”.

Тогда пастырь собрал в церковь всех своих овец, которых было триста тридцать, и во время совершения Божественной литургии, по прочтении Евангелия, повелел ввести сего осужденника. Некоторые из братий влекли его и слегка ударяли; руки были у него связаны назади; он был одет в волосяное вретище[4], и голова его была посыпана пеплом.

Когда он был близ святых дверей, священный оный и человеколюбивый судия воззвал к нему громким голосом: “Остановись, ибо ты недостоин войти сюда”.

Пораженный исшедшим к нему из алтаря гласом пастыря (ибо, как он сам после с клятвою уверял нас, ему казалось, что он слышит гром, а не голос человеческий), разбойник пал на землю, трепеща от страха.

Когда он таким образом омочил помост слезами, тогда сей чудный врач повелел ему объявлять все сделанные им беззакония; и он с трепетом исповедал один за другим все возмутительные для слуха грехи свои, которые не следует предавать писанию.

Тотчас после сей исповеди пастырь повелел его постричь и причислить к братии.

На мой вопрос: для чего он употребил сей образ покаяния, — сей истинный врач ответил: “Во-первых, для того, чтобы исповедавшегося настоящим посрамлением избавить от будущего; что и сбылось, ибо он, брате Иоанне, не прежде встал с помоста, как получивши прощение всех согрешений.

И не сомневайся в этом, ибо один из братий, присутствовавших при сем, уверял меня, что он видел некоторого страшного мужа, державшего писанную бумагу и трость; и как только лежащий выговаривал какой-нибудь грех свой, то он тростию своею изглаждал его.

Да и справедливо; ибо Давид говорит: рех, исповем на мя беззаконие мое Господеви, и Ты оставил еси нечестие сердца моего (Пс. 31, 5).

Во-вторых, как в числе братий моих есть и такие, которые имеют согрешения не исповеданные, то я хотел сим примером побудить их к исповеданию, без которого никто не может получить прощения».

Правда, нелегко бывает открыть отцу духовному рану сердечную: грешнику стыдно сознаться в своем грехе, — стыдно, но необходимо!

Вот что рассказывает сам о себе один подвижник: «В юности моей я был часто побеждаем одною греховною страстию. Между тем я знал, что святой старец Зенон многих избавляет от страстей, и желал открыть ему свою страсть, но враг все меня останавливал: “Ты сам знаешь, — внушал он мне, — сам читал, что нужно тебе делать, чтобы исцелиться от страсти; зачем же тебе соблазнять старца?”

И когда я хотел идти, страсть утихала во мне; а когда не шел — она снова обуревала меня.

Старец видел, что я страдаю от помысла, но не обличал меня, ожидая, когда я сам ему откроюсь в этом. Поговорит, бывало, со мною о доброй жизни и отпустит.

Наконец, со скорбию и плачем я сказал сам себе: доколе, окаянная душа, ты не захочешь исцелиться? Многие издалека приходят и получают пользу, а ты живешь около врача, как же тебе не стыдно оставаться так? Пойду сейчас же к старцу, и если там никого не застану — значит, есть воля Божия, чтобы я открыл ему свои помыслы.

Прихожу — у старца нет никого. Он стал поучать меня о том, как очищать себя от грешных помыслов, а я опять стал колебаться и хотел уйти без исповеди. Старец встал, помолился и пошел провожать меня. Томимый совестию, я шел за ним. Старец видел мое состояние и, подойдя к дверям, вдруг обратился ко мне, слегка толкнул меня в грудь и ласково сказал: “Что у тебя тут? Ведь и я — человек!”

И только что он сказал это, как будто открылось у меня сердце, — я упал к его ногам и со слезами сказал: “Помилуй меня, отче!” — “Что с тобою?” — спросил он.

Я отвечал: “Ты сам ведаешь, отче!” И сказал старец: “Тебе самому нужно исповедать, что тебя так томит”.

С трудом я открылся ему, и он сказал мне: “Целых три года томился ты, чего же ты стыдился? Ведь и я такой же грешник… Иди с миром в свою келью, да смотри — никого не осуждай!”

С той поры благодатию Христовою и молитвами старца страсть больше меня не тревожила».

А вот еще поразительный случай, когда Господь возвратил умершего к жизни, дабы он мог исповедать забытый им грех.