Душа Японии

Изучение и думы завели юношу гораздо дальше, чем он ожидал. Когда ему стало ясно, что христианство — великое учение, он должен был пойти дальше и допустить еще многое другое: цивилизация христианских народностей предстала пред ним в новом свете. Многим мыслящим японцам, даже смелым умам, управлявшим внутренней политикой, казалось в то время, что Японии суждено подпасть под чужое владычество. Правда, еще можно было надеяться на лучший исход; а пока существовала хотя тень надежды, все ясно сознавали свой долг. Но власть, грозящая Японской империи, казалась непоборимой. И изучая эту громадную силу, юный самурай невольно спрашивал себя с удивлением, почти со страхом: из каких источников чужестранная цивилизация черпает свои силы? Нет ли таинственной связи между ней и высшей религией, как утверждает его учитель?! Эту теорию подтверждала древнекитайская мудрость, гласящая, что тот народ счастлив, который следует божественным законам и учению своих мудрецов. А если превосходство западной цивилизации было следствием ее высокой этики, — разве не прямой долг каждого патриота принять эту высшую веру, стремиться к обращению всей нации? Юноша того времени, воспитанный в духе китайской науки, незнакомый с историей социальной эволюции Запада, конечно, не мог представить себе, что высшие формы материального прогресса создались безжалостной «конкуренцией», не только противоречащей принципам христианского идеализма, но и вообще несовместимой с каким бы то ни было этическим принципом.

Даже в наше время миллионы легкомысленных людей на Западе верят в какое-то божественное отношение военной власти к вере Христа; в церквах санкционируют политические разбойничьи набеги, а изобретение взрывчатых снарядов называют вдохновением свыше. Никак не искоренишь у нас суеверия, будто нации, исповедующие христианскую веру, избраны Провидением, чтобы грабить и уничтожать иноверческие расы. Есть философы, высказавшие убеждение, что мы все еще поклоняемся Одину и Тору, с той только разницей, что Один стал математиком, а молот Тора теперь действует паром. Но таких людей миссионеры клеймят именем атеистов.

Но как бы то ни было, а день наступил, когда молодой самурай решил принять христианство, невзирая на сопротивление родных. Это было смелым шагом, но он с детства был закален строгим воспитанием, и ничто — даже горе родителей — не могло поколебать его решения. Отпадение от веры предков влекло за собою важные последствия: он терял права на наследство, навлекал на себя презрение товарищей, лишался состояния и преимущества своего сословия. Но идеализм самурая научил его забывать о себе. Он видел только одно, думал только о том, что повелевает долг патриота и искателя истины; и этим заветам он следовал без страха и без колебания.

Те, которые думают победить западной религией с помощью доводов современной науки какую-либо древнюю веру, упускают из вида, что эти доводы с такой же убедительностью можно привести и против их собственного вероучения. Средний по развитию миссионер, не способный подняться до высших сфер мысли, не может предвидеть действия его несовершенной проповеди на человека, умственно стоящего много выше его самого. Поэтому он удивлен, поражен, видя, что его самые интеллигентные ученики раньше других вновь отрекаются от христианства. Если умный человек довольствовался буддийской историей сотворения мира, потому что не знал современных наук, то такую религиозную веру разрушить нетрудно. Но невозможно заменить в таком человеке восточный мир эмоций западной религией и буддийскую этику протестантским или католическим догматом. Современные апостолы не понимают, как их миссия непреодолимо трудна в психологическом отношении. Эта трудность коренится глубоко, в тех далеких временах, когда религия иезуитов и монахов была так же полна суеверий, как та, против которой они боролись. Испанские священники, совершавшие чудеса своей несокрушимой верой и пламенным фанатизмом, понимали тогда, что им не осуществить своей задачи без помощи меча. В наше же время обращение в веру Христа еще гораздо труднее, чем в шестнадцатом веке. В основу воспитания теперь положена наука, а религия заменена социальной этикой. Количество наших церквей — не показатель распространения веры, а лишь подчинение обычаю и жертва условности. Но никогда западные обычаи и условности не завоюют Востока, никогда иностранные миссионеры не будут в Японии стражами нравственности.