Душа моя рваная — вся тебе (СИ)

Она обязательно попросит прощение через пару часов, иначе и быть не может. А когда Алек все же справится со своим чувством вины и вернется, она все расскажет ему. Все, включая то, что теперь каждое их движение в присутствии Клэри может быть неправильно расценено, что им надо вести себя осторожнее.

Неправильно.

Наоборот же, правильно. Она ведь все поняла. И Изабель знает, что была достаточно убедительной; но этой убедительности хватит только на время. У них все только на время. Но это не значит, что она позволит хоть кому-то причинить ему боль. Клэри на боль не похожа, скорее на маленькую занозу, которая может спровоцировать нарыв и загноение. Но «надо защищать Алека» въелось уже давно в сознание, в саму суть. Она не позволит, чтобы все вскрылось. Не позволит и все тут. Ведь это по нему ударит; так сильно, что он вряд ли сможет когда-то восстановиться.

========== 19 ==========

Изабель ломает второй или третий день подряд. Она почти не спит, назвать точное количество прошедшего времени не так просто; сидит, лежит на кровати как припадочная. С почти бескровными, трясущимися губами. Ладони дрожат, ходят ходуном. Справиться сил совсем не хватает; откровенно не такая сильная, какой всегда себя считала. Точно не такая сильная.

Джейс стучит в дверь, она не открывает, сжимает трясущуюся руку другой ладонью, задерживает дыхание зачем-то. Притворяется, что ее совсем нет, что она не тут, вышла. Вышла или до сих пор не приходила. Клэри звонит по пять раз на дню. Перед глазами черная пелена ярости, Изабель отключает телефон, чтобы не раздражал, не бесил, не действовал на нервы. У нее в горле пересыхает. Несколько раз она подрывается к двери, хочет дойти до кухни и банально попить. Нельзя, нет, сама себе запретила. Потому что как только выйдет за эту дверь, тут же пойдет искать новую дозу.

Большое зеркало занавешено плотной темной тряпкой. Зеркало чуть меньше — за туалетным столиком — занавешено еще одной тряпкой. Ей не нужны зеркала, она и так знает, что ужасно выглядит сейчас. Лишнее напоминание не нужно.

Всего лишь пропотеть; именно так сказал Рафаэль. Вытравить из себя эту дрянь, перетерпеть и справиться. Она проваливается в сон, просыпается сразу же. С резким, жрущим кожу желанием найти новую дозу. Изабель слабая, и никто не может ей помочь. Если бы она сказала кому-то, если бы нашла в себе силы. Сил не находится.

Страшнее всего попасться на глаза маме. Страшнее всего, что родители могут узнать, что сделала с собой их дочь; потому они и не должны увидеть.

Она не открывает дверь, когда в нее стучит — нет, долбит кулаками; так, что кажется, что деревянная поверхность сорваться с петель может — старший брат. Алек в курсе, что она в своей комнате. Алек просит открыть, Изабель идет в отказку. Никто не должен видеть ее в таком виде, она ногтями скребет собственную шею, никто не увидит, пока эта дрянь не покинет организм. Последний глухой удар в дверь, беззлобное «если ты там умерла, я тебя прибью» и удаляющиеся шаги. Попросить у него помощи она не может, признаться — тем более. Алек придушит ее собственными руками, если узнает, что она умудрилась подсесть на наркотики. В буквальном смысле, Изабель не сомневается.

Дни смазываются в кашу, ломка больше напоминает агонию. Шелковый халат липнет к коже противно, ей жарко, душно. Она чувствует зловонный запах, едва контролирует желание позвонить Рафаэлю и умолять об очередном укусе. Ей нужна доза. Изабель сжимает пальцами собственные волосы у корней, потерянным взглядом, ничего не видя, по комнате скользит.

Потом провал в памяти жгущим чувством.

Она не помнит, как засыпает. Не помнит, как просыпается от разрывающей внутренности боли. Желудок, почки, печень — горят, легкие — не слушаются, сердце — отказывается качать кровь. Она не помнит, как вжимается в матрац и кричит, умоляюще вопит, чтобы это все прекратилось. Она совершенно не помнит, как почему-то орет имя Рафаэля. Сознание не подчиняется. Она не помнит, как братья вышибают дверь. И как она впивается ногтями до крови в руки Алека, когда он пытается усадить ее на кровати, как упирается и умоляет позвать Рафаэля, дать ей наркотик, сделать что-нибудь.

Приходит в себя лишь тогда, когда Джейс переворачивает вверх дном всю ее комнату в поисках той самой дряни.

— Ничего нет, — хрипит, смотря на него. И как-то тормознуто потом смотрит расфокусированным взглядом на Алека. Он ее встряхивает, наверное, она снова отключаться начинает. — Я не могу справиться. Не смейте говорить родителям. Вы оба.

Ее откровенно развозит, она укладывается щекой на плечо брата. Вся мокрая от пота, измученная и слишком бледная.

Она шепчет заплетающимся языком:

— Если хочешь убить меня из-за наркотиков, то сейчас самое время. Потому что больше я терпеть не могу. Мне нужно еще немного. Совсем немного.