Душа моя рваная — вся тебе (СИ)

Алеку семнадцать, когда он признается сестре в том, что он влюблен в своего парабатая. Он еще не до конца понимает это «влюблен». И Изабель хочется проглотить собственный язык за все те разы, когда она издевалась над ним, что никогда не видела его с девушкой. Он дергается от нее, говорит, что она ничего не понимает, что он неправильный, и больной, и так нельзя, и вообще это его парабатай. А она пожимает плечами и говорит, что это абсолютно нормально. Касается его плеча и обещает, что рано или поздно его обязательно полюбят таким, какой он есть. Потому что он хороший; она-то знает. Он очень хороший. И преданный, а еще самоотверженный.

И, наверное, она почти не задается вопросом, почему вдруг Алеку нравятся парни. Принимает это слишком быстро и без каких-либо уточнений. И она говорит ему, что раз он гей, то она может спать с ним в одной кровати все еще, ей же просто снятся кошмары. А он ее из собственной комнаты выставляет, огрызается, напоминает ей, чтобы научилась стучать.

Алеку двадцать, когда посреди ночи он находит Изабель рыдающей на крыше. И она говорит ему, чтобы он выметался. Чтобы оставил ее в покое. Она рыдает у него на плече из-за того, что очередной парень разбил ее сердце. А он может только гладить ее по спине безвольно, обещать, что все будет хорошо. Внутри только что-то черное собирается. Он злится на всех этих ее нерадивых парней. Неужели они не видят, какая она? Неужели они все такие беспросветные идиоты, что могут сравнивать ее с кем-то, выбирая не ее, а другую? И он слова не умеет подбирать, он не знает, что сказать, как объяснить. А Изабель целует его в щеку и обнимает за шею, говорит, что так устала. Что так устала снова и снова верить пустым словам. Она говорит, что Джейс снова трахается с очередной телкой, а у них с Джейсом стенка общая, ей мерзко, ей противно, она не пойдет в комнату. И нет, она не считает, что секс — это плохо. Просто ей сейчас от всего мерзко.

И она начинает искать ему парня, а он рычит на нее, чтобы она не лезла в его жизнь. Он врет ей, что у него, может, и есть парень. Что он не хочет, чтобы она снова вмешивалась в его жизнь. А Изабель больно бьет его в плечо, говорит, что он такой же. Точно такой же, как и все остальные. Ничего он не лучше других. Ошибалась она. Ошибалась, он тот еще придурок. Может, он даже хуже их всех.

Он приносит ей упаковку ее любимого шоколада. Он впихивает ей в руки набор новых скальпелей. И когда она ждет от него извинений или просто каких-то слов, он коротко бросает, что все ее парни — ублюдки. И уходит.

Алеку двадцать три, когда он вспоминает сказанные в детстве слова матери о том, что он не хочет, чтобы Изабель была его сестрой. Потому что она вызывает в нем совсем не братские чувства. Потому что он невольно взглядом в глубокое декольте скользит, потому что она затягивает его в пустой кабинет и выдыхает куда-то в губы, что у нее новый парень, он рад? И она ждет, что он скажет, что ревнует. Что он скажет, что хочет ее для себя. Она почти умоляет его, почти уговаривает. А он лишь головой отрицательно качает, говоря, что это неправильно. Ее убеждения, что она тоже это чувствует, не работают. Он врет. Откровенно херово врет, что его не волнует. Что он не думает о ее губах, о ее упругом теле, что он не представляет ее обнаженной и срывающейся на стоны.

Она обещает, что притащит следующего своего мужика на одну ночь в свою комнату. И будет трахаться с ним так громко, что Алек не сможет спать. Что он будет все отчетливо слышать, несмотря на коридор, разделяющий их спальни. А он только встряхивает ее и рычит ей в лицо, что она не шлюха, что она не тупая потаскуха, хватит уже, хватит из себя такую строить. У нее взгляд шалый. Она его не боится. А он закипает, когда она говорит, что так и сделает. Что обязательно так и сделает.

И плевать, что ночами она пальцами скользит в промежность, представляя, как бы он ее касался, как бы сжимал своими сильными руками, целовал ее горячими губами до исступления, а потом вдалбливался в нее. Она никогда не видела его полностью голым. Не в сознательном возрасте. И у нее, наверное, с головой проблемы, но она хочет. Хочет не просто посмотреть, хочет пальцами сжать его член и поймать на себе возбужденный взгляд.

Изабель спрашивает, представлял ли он ее голой. На коленях. Представлял ли он ее, когда дрочил в последний раз. И Алек снова ее встряхивает, обещает отвесить ей звонкую пощечину, если она не заткнется. Потому что это уже слишком. Потому что они брат и сестра, потому что ничего и никогда не будет, хватит вести себя как шлюха. А она улыбается довольно, говорит, что значит да. Значит представлял.