Душа осьминога

В свете моего фонарика океан демонстрирует мне всё новые чудеса: похожий на змею острохвостый угорь с плоским, как лопатка, хвостом. Полосатые ворчуны, которые издают зубами громкие скрежещущие звуки. Ярко-синие рыбы-ангелы. Огромный краб. Но давление в моих ушах нарастает. Мне все труднее фокусировать внимание. Я постоянно продуваю нос, пытаясь выровнять давление, отчего шипящее дыхание Дарта Вейдера, которое я слышу где-то внутри черепной коробки, дополняется интенсивным бульканьем пузырьков и каким-то писком. Если бы Роб не держал меня за руку, я была бы полностью дезориентирована.

И вдруг — четвертый осьминог, на этот раз на рифовой стене! Он довольно маленький и застенчивый; я вижу только глаза и белые присоски, проглядывающие через дыру в кораллах. Боль в ушах становится почти невыносимой, когда Роб подает сигнал к всплытию. Я медленно поднимаюсь на поверхность, как душа, которая не хочет покидать умирающее тело. Я опускаю голову вниз и смотрю на оставшийся после меня след из серебристых пузырьков, мерцающий в темной толще воды, как Млечный Путь.

Глава шестая. Исход

Свобода, желание и побег

Когда я возвращаюсь, старушка Октавия все еще полна сил. Она активно шевелит руками, поворачивается ртом в сторону витрины, зависает на потолке вниз головой. Она делает «глазную полосу», покрывается пятнами, обхватывает голову щупальцами. Широко открыв жаберное отверстие, она засовывает туда руку, а ее кончик высовывает из воронки и машет им, как человек, вызывающий такси на улице. Затем она проделывает то же самое другой рукой. Октавия стала намного бледнее; ее мантия широко раздувается с каждым вдохом, и видно, что она с усилием выдыхает через воронку. Ее зрачок расширен, что делает глаза очень выразительными. Она вращает воронкой — более гибкой, чем язык, и продолжает менять окраску: теперь вместо полоски она изобразила «звездное небо». Ее пятнистый узор так же богат и разнообразен, как на дорогом персидском ковре. Одной рукой она ворошит гроздья яиц, подталкивая их в глубь логова. Когда она поворачивается, я вижу, что гроздья уходят на полметра внутрь — там не тысячи, а десятки тысяч яиц. Я показываю эти сокровища двум детям и их мамам, стоящим перед витриной, и те ахают от удивления.

Наверху Уилсон открывает крышку аквариума и протягивает Октавии кальмара на конце длинных щипцов. Дети замирают. Октавия охотно съедает одного кальмара, потом второго. Я наблюдаю за этим внизу, как и восхищенные дети. Почуяв еду, морская звезда-подсолнух протягивает один луч в сторону Уилсона. «Она тоже просит рыбы, — говорю я детям. — У нее нет мозгов, но она вовсе не глупая. Смотрите!» Уилсон услужливо подает ей мойву, и морская звезда, прилепившаяся к стеклу на уровне глаз детей, начинает передавать еду ко рту своими трубчатыми ножками-стебельками. Как только путь по импровизированному 20-сантиметровому конвейеру пройден, она выворачивает через рот свой желудок и начинает есть. «Морская звезда выпускает из желудка кислоту и таким образом растворяет еду», — объясняю я. Раскрыв рты от удивления, дети наблюдают за тем, как рыба тает буквально на глазах.

Кали по размерам почти догнала Октавию, и проблема с ее жильем давит на нас еще больше. На прошлой неделе во время кормления, рассказывают мне Криста и Уилсон, она решительно начала вылезать из бочки. Она с такой неистовой силой цеплялась руками за края, что они с трудом оторвали ее щупальца от стенок и предотвратили побег. «Казалось, она отчаянно пыталась выбраться на свободу», — говорит мне Криста. Но сегодня Кали спокойна и дружелюбна, и ее холодные влажные прикосновения кажутся мне самыми теплыми объятиями в мире.

Возможно, кризис на прошлой неделе был вызван появлением у нее новых соседей. В отстойник подселили больную эмбиотоку, получающую препарат «Празиквантел», воздействие которого на осьминогов неизвестно, поэтому Билл временно переместил бочку с Кали в большой открытый аквариум с водой из другого источника по соседству. В этом аквариуме обитают животные, которых Билл собрал во время экспедиции в заливе Мэн: актинии; голотурии, похожие на неоновые огурцы; оболочники на стебельчатых ножках; асцидии, напоминающие корни имбиря, и пинагоры — красивые рыбы, словно покрытые мощной серой броней, с округленным ртом, выражающим вечное удивление. Пинагор хорошо приспособлен для жизни в прибойной зоне: на его брюхе есть специальная присоска, позволяющая закрепляться на камнях и любых других поверхностях, как магнитик на холодильник. К тому же пинагор умен. В 2009 году один из дрессировщиков, работавших в океанариуме с морскими млекопитающими, научил самку пинагора по имени Блонди проплывать через обручи, пускать по команде пузыри, спокойно выдерживать ветеринарные обследования и плавать по поверхности ровными кругами. Когда мы с моей бордер-колли Салли посещали школу дрессировки, там была похожая команда «волчок». Но даже несмотря на интеллект, которым славятся бордер-колли, мне так и не удалось научить свою собаку выполнять этот трюк.