Кроме того, тот факт, что Христос очистил воздух от злобы демонов, как учит св. Афанасий Великий, ни в коем случае не отрицает существование бесовских воздушных мытарств, как считает критик; действительно, сам критик в другом месте цитирует православное учение о том, что злые духи, которые все еще находятся в воздухе, вызывают многие фантазии и искушения. Учение Церкви заключается в том, что тогда как до нашего искупления Христом
И опять же то, что наша духовная битва против “начальств и властей” идет в этой жизни, ни в коем случае не противоречит тому, что эта битва происходит и тогда, когда мы покидаем эту жизнь.
В разделе гл. 6 “Мытарства, перенесенные еще до смерти” объясняется связь между двумя этими аспектами невидимой православной брани.
То, что поминовение усопших на третий, девятый и сороковой дни иногда объясняют символизмом Св. Троицы, девяти ангельских чинов и Вознесением Христовым, никак не отрицает того, что эти дни каким-то образом
Тому неоспоримому факту, что наша посмертная участь зависит от нашей жизни, ни в коей мере не противоречит другой столь же неоспоримый факт, что молитва об умерших может облегчить их участь и даже изменить их состояние, согласно православному учению, изложенному св. Марком Эфесским и вообще Православной Церковью (см. гл. 10). Критик так озабочен тем, чтобы найти противоречия в этом учении, что он находит их у одного и того же православного учителя, утверждая, что св. праведный Иоанн Кронштадтский учит то “святоотеческому пониманию”, то “схоластической концепции” (7:3, стр. 28). Св. Марк Эфесский тоже виновен в тех же “противоречиях”, ибо, делая заявление о молитве об умерших, которое критик считает святоотеческим, он также ясно учит и тому, что “души усопших по молитвам освобождаются от заключения в аду, как бы из некоей темницы” (7:3, стр. 202), а критик считает это “схоластической концепцией”, потому что полагает невозможным, чтобы молитвы об умерших могли изменить их состояние или снискать им упокоение (7:3, стр. 23).
Ответ на все эти и многие другие предполагаемые “противоречия”, которые критик, как ему кажется, нашел в православном учении о жизни после смерти, можно найти в более честном и менее простодушном прочтении самих православных текстов. Сами святоотеческие и агиографические тексты не противоречат; если мы глубже и полнее будем читать православную литературу о загробной жизни, то мы увидим, что проблема не в текстах, а в нашем собственном несовершенном их понимании.
2. Есть ли “внетелесный” опыт (до или после смерти) и “иной мир”, где обитают души?
Мнение критика о “внетелесных” опытах категорично: “Это просто невозможно” (5:6, стр. 25). В подкрепление этого утверждения он не приводит никакого свидетельства, кроме своего мнения, что все многочисленные православные тексты, где рассматриваются эти вопросы — это аллегории и “нравоучительные басни” (5:6, стр. 26). Согласно ему, небо, рай и ад — не “места”, а только “состояния” (6:2, стр. 23); “душа не может действовать сама по себе, а только посредством тела” (6:8-9, стр. 22), и поэтому не только не может быть ни в каком “месте” после смерти, но вообще не может действовать (6:8-9, стр. 19); предполагать, что за пределами упокоения находится эта сложная сфера — откровенное безумие (6:6-7, стр. 34).
Но возможно ли, действительно, чтобы душа сама по себе была ни чем иным, как “внутренностью” и “покоем”, и не имела никакого “внешнего” аспекта, не имела бы “места”, где ей действовать? Православный христианин с несомненностью верит в это учение, — по мнению же критика, требуется радикальное перетолкование и даже пересмотр святоотеческих и агиографических текстов, описывающих деятельность души в явно “внешних” формах — душу как знающую, видящую, общающуюся и т.д.