Душа в тротиловом эквиваленте

— Или он ушел в пламя. Как вариант, качественно подорвался в большой компании. Но до этого он должен был каким-то образом встретить Проводника, пожелать, быть услышанным и принести кровавую жертву. Несоблюдение любого из условий — и ничего бы не было. Итак, кто перед нами?

— По принятой терминологии, Воин. Как по мне, чистая зверюга, аж мороз по коже! Которой либо помогли, либо повезло. Так сказать, вмешался один из демонов Максвелла. Их, конечно, быть не может, но все же…

— Когда обстоятельства нечистой силе благоприятствуют, я в нее верю, чего и тебе советую, — процитировал Горчакова хозяин кабинета. — А здесь явственно пахнет серой. Судя по количеству эйдетиков и интуитов, внезапно появившихся вокруг Семецкого, он просто инициирует людей! Возможно, что и не подозревая об этом.

— Какие будут распоряжения? Может, нулевой вариант?

— Наоборот, ты пылинки с него сдувать будешь! Если принять твое предложение, получится, что этот деятель окажется там, где мы предпринять ничего не сможем. Поступим по другому…

27 октября 1952 года, понедельник

Врачи констатируют — выздоравливаю. Испросил разрешение если не читать, то хотя бы слушать радио. Зав отделения пожал плечами, возвел очи горе, долго мялся, но все-таки разрешил. Уменьшили дозу успокоительных, и о чудо, голове еще больше полегчало. Пропало ощущение, что это котел, наполненный тяжелой влагой, болтающейся внутри при малейшем шевелении.

Сразу после обхода ко мне пришел Вячеслав. Заговорщицки улыбаясь, он положил на тумбочку стопку свежих газет. «Комсомолка», «Труд», «Известия». Положительно, где-то совсем близко перевернулся грузовик с печеньем!

— Доброе утро, — улыбнулся он.

— Доброе, — ответил я. — Что, через день на ремень?

— А что мне остается? — поинтересовался интерн. — Платят восемьсот рублей, а кушать хочется.

Просматриваю газеты. И почти сразу нахожу статьи о состоявшемся в Москве всесоюзном совещании младшего командного состава. Вождь и учитель почтил собравшихся своим присутствием, произнес совершенно дежурную речь и даже беседовал с молодыми офицерами. Скоро годовщина Революции, так что проходило это мероприятие под дежурным лозунгом «На страже завоеваний Октября!».

Но вот в чем загвоздка — раньше вождь мало общался с младшими командирами — по большей части его интересовали, как минимум, выпускники академий.

Так, повнимательнее, читаем «Труд». Точно. Есть! В коротенькой заметке сказано, что завтра и послезавтра пройдет всесоюзной слет ударников коммунистического труда. В коллективах уже выбрали лучших из числа рядовых работников, мастеров и бригадиров. Если вождь будет присутствовать и там, то… Но пока что подождем до завтра.

Веским подтверждением того, что врачи поверили в мое выздоровление, стал визит плотного cсредних лет мужичка с невыразительным, будто стертым лицом. О профессии посетителя гадать не стоило — из-под небрежно наброшенного халата торчали синие галифе, из кармана коих он вдруг достал огромное яблоко.

— Угощайся! — сказал он. — Меня зовут Валентин Михайлович.

И тут же хорошо отработанным движением махнул перед моим лицом красной книжечкой. Интересно, их специально учат так лихо предъявлять документы?

Приглядевшись, я заметил, насколько этот человек устал. И вовсе не стертое у него лицо, просто умотался он. Глаза добрые, от наружных углов век разбегаются морщинки.

Валентин Михайлович оказался прекрасным собеседником. Не давил, спрашивал исключительно по делу, быстро писал. И, что приятнее всего, стремительно откланялся.

Неловко ставя левой рукой на указанном месте закорючку, символизирующую подпись, я поинтересовался:

— Какое значение могут иметь показания несовершеннолетнего?

— Ты свидетель и потерпевший. А свидетель — это тот, кто может что-то показать по делу. Вне зависимости от возраста.

Снова забежал Вячеслав. Утащил газеты. И вернулся поболтать.

— Юр, — начал он. — Ты про заваленных камнями греках рассказывал. Я пришел домой, попытался лечь спать. Ну, ты не знаешь еще, но если сутки не поспишь, сразу заснуть не удается.

— И при чем тут греки?

— Да не про греков речь. Оказывается, я тоже помню, где кто лег.

— Ничего не понял!

— В общем, дело было в 42 году. Мне — четырнадцать лет. Здоровый уже парень, в принципе. Отец меня и пристроил на Придачу. На угольный склад. Официально или нет, просто не знаю. Денег не платили, но зато подкармливали. И нет-нет, да разрешали угля домой взять.

— Придача, это где?

— Воронеж, левый берег, недалеко от авиазавода. Немцы туда не дошли, линия фронта по реке проходила. Но бомбили часто. В общем, не перебивай, сейчас расскажу.