Душа змея

Порой Никола задумывался, что именно среди них, окруженный холодными фразами и отстраненными лицами, он состарится и умрет – и это в лучшем случае, если вообще успеет состариться! В такие моменты становилось до того тошно, что хотелось упасть на пол с закрытыми глазами и больше уже не вставать. Но потом всякий раз он неизбежно вспоминал о доброте Вяза и Льдинии, которые никогда не делали различий между ним и собственными детьми, об искренней дружбе Лавра, об улыбке маленькой Элоизы, которую он в душе считал и своей сестрой, о робкой надежде, что Лючия успеет открыть глаза на его веку. О том, что земная жизнь с каждым днем все более отдалялась, а все они были здесь, рядом. Делалось легче.

Иномирцы тянули карты и молча отходили. Для них Игра началась.

Лавр и Элоиза подошли самыми последними, когда стопка на ладони Оя уже истончилась до трех последних карт – Элоизы, Лавра и самого Оя.

Лавр с застывшим лицом вынул карту, быстро взглянул и с безучастным видом прижал к груди. Безупречный игрок.

Никола рассеянно наблюдал за тем, как Элоиза повторяет действия брата и возвращается на свое место.

Может, зря Никола встал так близко, или просто задумался слишком сильно и не понял, что возвышается над Элоизой, или маленькая Элоиза была не такой опытной пока в деле Игры, – Никола и сам до конца не понял, как это произошло. Но он опустил взгляд и увидел, что изображено на карте, буквально за секунду до того, как Элоиза трепетно прижала ее к себе. Один только миг и крошечный уголок – крошечный темно-алый уголок. Никола знал: во всей колоде темно-алой была только одна карта. Та самая. Жребий, карта Души.

Кровь застучала в ушах Николы, он открыл рот, чтобы что-то крикнуть, и едва успел вовремя опомниться. К счастью, никому до него не было дела, все взгляды были прикованы к тому, как Ой осторожно переворачивает последнюю карту.

Никола зажмурился с такой силой, что перед глазами появились багровые разводы. Маленькая Элоиза, которую они с Лавром по очереди катали на плечах. Элоиза, которой Никола втайне от всех читал вслух земные сказки. Элоиза, которая ябедничала на них Льдинии и обижалась, когда ее не брали играть. Элоиза выдумщица и хохотушка, Элоиза, никогда не видевшая ничего плохого в том, что он человек. Элоиза, всегда делившая с ним угощения от Кедра… Что, если Лавр не прав и змей действительно проснется? Что тогда? Элоизы не станет? Она превратится в ужасного крылатого монстра и не вспомнит ни их всех, ни его, Николу? Случится что-нибудь еще, хуже и страшнее?

Никола почти забыл, где находится, и, уж конечно, не помнил сейчас ни о каких предупреждениях Вяза. Внезапный порыв сырого ветра прилетел ему в лицо – и это было ощущение настолько позабытое, что Никола едва не закричал от страха и неожиданности. Он открыл глаза и увидел, что иномирцы, все как один, задрали головы к потолку. Никола тоже поднял взгляд, но не увидел ничего, кроме привычного серого металла. Случился еще один порыв – более сильный, от него повеяло холодом, – и вдруг звук, тоже давно стершийся из памяти. Отдаленно он напоминал шум, с которым меч Лавра рассекал воздух на уроках фехтования, – только гораздо громче, резче, мощнее. Словно где-то очень далеко в этот миг взмахнули парой огромных острых крыльев.

– Кры-ла-ты… – почти беззвучно прошептала Элоиза. У Николы в горле встал ком.

Игра началась.

Ошибки и исправления

Никола едва помнил, как пожелал спокойной ночи Лавру и Элоизе и добрел до своей спальни – маленькой каморки в самом конце жилого отсека.

Иномирцы обожали всячески украшать свои комнаты. Но Никола, в отличие от них, собственную спальню обустроил прямо-таки аскетично. У него и личных вещей-то почти не было. Ива не разрешала выносить книги и письменные принадлежности из библиотеки (этот запрет он, правда, порой нарушал), земного же Никола с собой либо не взял, либо все неведомо куда исчезло после Отлета – он почему-то не решался напрямую спросить у Вяза. В комнате стояли только узкая кровать и полупустой шкаф. К изголовью Никола приколол носовой платок, расшитый Лючией, на тумбочке каждый раз перед сном оставлял наручные часы рядом с маленьким обрывком бумаги, на котором Элоиза в четыре года нарисовала, как она сама, Лавр и Никола играют в мяч. В комоде с одеждой он прятал пожелтевшую фотографию, запечатлевшую, как летним днем у клетки с зебрами в зоопарке они стояли втроем – Никола и мама с папой. Там же лежали все его неотправленные письма.

Вот и весь уют.

Писать такие письма его, конечно же, научила Лючия. Подкралась однажды, совсем как когда-то с вышивальными принадлежностями, протянула тонкую стопку листов.

Никола как раз сидел, приклеившись носом к стеклу иллюминатора, и, как ему казалось, полностью слился с окружающей обстановкой. Во всяком случае, за несколько часов его никто так и не заметил. На душе было совсем тяжело. В той, прошлой, жизни ему сегодня полагался торт, свечи и объятия.

– Напиши им, – тихо сказала Лючия.

Никола поднял на нее непонимающий взгляд.