Душегуб

Иохан Либерс был из евреев-хасидов, прежде многочисленных в странах Восточной Европы. Его дед являлся официальным цадиком (вероучителем) в 30-х годах (прошлого века) в одном из уездов Латвии; а отец в советское время — в 60-х годах — был цадиком тайным. В противовес ортодоксальному раввинизму, требовавшему от еврея обязательного, строгого исполнения не только внешней обрядности при отправлении культа, но и соблюдения всевозможных мелочей в быту, Либерс вырос в умеренно-либеральной хасидской среде, где в человеке воспитывалось более радостное и живое восприятие жизни и отношение к Богу, который, как говорил цадик-отец, прощает хасиду все. Это «все» подразумевало очень многое, даже самое непотребное, что мог сделать человек в трудное время, приспосабливаясь на протяжении веков выживать во что бы то ни стало; главным было оставаться хасидом. Так именно вели себя евреи, среди которых случалось и такое движение, как саббатианство, когда они ради своего спасения принимали чужую веру, живя среди других народов, оставаясь, разумеется, тайно со своей религией. И когда для молодого Иохана стал вопрос о выборе профессии, отец сказал ему, что он тоже должен продолжать традиции семьи и быть вероучителем, потому что «кадилом хлеб добывать легче», чем даже врачу или инженеру (любой физический труд ими даже не обсуждался); и что тягловый люд, занятый исключительно физической работой (странные они существа), почему-то все равно хочет насыщаться не только хлебом, но просит и духовной пищи. Поэтому, говаривал старый Либерс, было бы очень неправильно им ее не давать, тем более что они за это еще и деньги платят. В конце своей напутственной речи заявил, что, учитывая сложное время и что своей, еврейской, паствы не так много, благословляет его учиться в теологической протестантской школе. И когда Иохан сделал слишком большие глаза для его маленьких круглых очков с толстыми стеклами (был он близорук), добавил, что их Бог на это не обидится, ну а христиане-протестанты, так ведь они гораздо ближе других к иудейству, а по большому счету, христианство — почти тот же иудаизм, но в другой форме; все дело в том, что некоторые иудеи просмотрели, как вечно ожидаемый ими мессия успел побывать на земле и отправился снова на небо, а другие иудеи во главе сборщика налогов Савла вовремя сообразили, что из этого можно извлечь большую пользу-выгоду и приспособили старую иудейскую веру для европейца-язычника. «Поэтому, сын мой, — сказал Рувим, — будет разумно стать пастором; это вовсе не означает, что принесешь себя в жертву. Бог ведь любит нас, умных людей, больше, чем дураков, приносящих себя в жертву ради веры. Савл, ставший апостолом Павлом, по этому поводу сказал в Послании к римлянам: «…Великое преимущество быть евреем, а все, кто не евреи, — они только лишь ветви дикой маслины, привитые к корню, и никогда не должны забывать своего происхождения».

Гораздо позже Иохан узнал, что действительно уже две тысячи лет пастырями в христианские общины регулярно идут служить евреи. Они и воспитывают своих прихожан как евреев, только несколько другой пробы, по которой во главу угла поставлены смирение и жалость Бога-сына и когда «ударяют по одной щеке — следует подставлять другую». Бог-отец, как видно из Ветхого Завета, был иной, мстительный и злопамятный, не дающий спуску врагу. Какой-то «золотой середины» между отцом и сыном не оказалось, она есть только у великих китайцев с их обожествленным Конфуцием. У него спросили однажды: «Правильно ли будет, если за зло платить добром?» Он ответил вопросом на вопрос: «А чем же тогда за добро будете платить?» Не дожидаясь ответа, сказал: «Платите добром за добро. А за зло по справедливости».

Китайцы не распространили свою веру среди других народов, как это сделали пастыри-апостолы с Ближнего Востока. Жаль!.. Ну а Павел, распространяя новую веру, наперед, конечно, не знал, что дикая маслина со временем сама захочет стать первым сортом и начнет уничтожать корень, к которому ее искусственно прививали.