Душехранитель

Ал поцеловал ее. Пусть такие проявления и не были приняты у чопорных ори, но здесь не Оритан, да и люди уже совсем не те…

— Кроно бессилен перед их языком, — он поднял палец к небу, которое подмигивало звездами сквозь прозрачный купол здания. — Такой хороший шанс что-то сказать самим себе — будущим. На память. Надеюсь прийти сюда еще не один раз. Здесь так много познавательного, за одну жизнь не изучишь…

— Вот истинные слова! — прозвучал у Танрэй за спиной безучастный металлический голос.

Ормона сегодня превзошла саму себя в красоте. И откровенности. Ее лиловое длинное платье обтягивало соблазнительные, хоть и узкие бедра и представляло собой скорее юбку и две полоски ткани, крест-накрест прикрывавшие высокую литую грудь, неподвластную нападкам времени. Подтянутый загорелый живот был открыт, и в аккуратном пупке сверкал алмазный страз.

— Танрэй не будет против уступить мне своего мужа на один танец?

Ала захлестнула вьюга яростных мыслей жены, но, по совести говоря, ему с самого начала празднества хотелось пообщаться с Ормоной чуть ближе, чем обычно. И в танце это было вполне достижимо.

Жена Тессетена улыбалась в ожидании. И Танрэй пришлось уступить — именно уступить, как сказала Ормона — своего мужа, дабы не показаться невеждой.

Созидатель Кронрэй словно только того и ждал: подхватил златовласую красавицу и, дохнув ей в лицо винными парами, стал горячо и торопливо рассказывать какую-то историю.

Из дальнего угла бального зала за Алом и Ормоной мрачно наблюдал гвардеец Дрэян.

Сетен, посмеиваясь, взирал на них сверху, с мокрого после дождя ассендо, где стоял в полном одиночестве.

…Плита слегка дрогнула. Если бы не громкая музыка, ее скрип можно было бы даже услышать…

Тут грянул заводной и одновременно чувственный мотив. Танрэй догадалась, что это Ормона приказала оркестрантам сыграть именно его.

И вскоре всем танцующим ничего не осталось, как освободить центральное место в зале, ибо лучше Ала и Ормоны это не мог бы станцевать никто. И если сыгранные Танрэй и кулаптром эротические сцены между Танэ-Ра и Тассатио выглядели как очень красивая стилизация, то здесь все было иначе.

Ормона умышленно изгибалась так, чтобы перевязь на ее груди вздергивалась и слегка обнажала тело. Женщина блестящей змеей обвивалась вокруг Ала, ее черные волосы рассыпались, закрывая их обоих от посторонних глаз и намекая — там, под их шатром, происходит нечто интимное, запретное.

Кронрэй растерянно оглянулся на Танрэй. Та молча смотрела на танцующих. Она понимала, что Ал сейчас поглощен Ормоной и готов на любое безумство.

Дрэян стиснул рукоять своего оружия и добела закусил губу, не замечая этого и вполне готовый вспыхнуть.

Танрэй развернулась и направилась в соседний зал, расположенный под ассендо. Ормона выглянула из-за плеча Ала. Заметив удаляющуюся Танрэй, жена экономиста мимолетно улыбнулась.

Оглядевшись (почти все были там, откуда она сбежала), Танрэй, не разбирая пути, взлетела по ступенькам. И лишь когда натолкнулась на Сетена, замерла…

— Надеюсь, ты не собралась сделать то, о чем я подумал? — спросил экономист, красноречиво заглянув через витые перила ассендо вниз.

Высота была головокружительной.

— Нет… Конечно нет… — пробормотала, опомнившись, Танрэй.

— Ну, бывает, что мы, сестренка, не подумав, делаем ошибки, а потом расхлебываем их всю жизнь… На самом деле, конечно, запутываемся еще больше, но думаем, что расхлебываем…

— Сетен, прости, но не мог бы ты сейчас оставить меня одну?

— Не-а! — он одним глотком опустошил свой бокал и поставил его на карниз. — Как же многолики вы, женщины! Иногда вы олицетворяете собой мудрость, а в следующее мгновение можете стать глупее новорожденного младенца…

— Вы с Ормоной — одна душа! — в пылу раздражения выкрикнула Танрэй.

— Увы, да. С прискорбием отмечу, что и вы с Алом — тоже… Наверное, потому до сих пор и вместе… Может быть, и ты одаришь меня танцем, Возрожденная?

Он впервые назвал ее так — на старом ори.

— О нет! Только не под эту музыку! — но Танрэй смягчилась: ироничный и резковатый Сетен сегодня был покладист, как никогда. Хотя он видел, он все видел! Или это игра, или ему все равно.

— Мне не все равно, — вслух отвечая на ее мысли, произнес Тессетен. — Но… Да ничего, пустое. А что касается музыки — я напою тебе другой мотив…

Он склонился к ее уху и тихо запел. Танрэй осторожно положила руки ему на плечи, он коснулся ее талии.

Это была песня об Оритане. О прекрасных золотых храмах Рэйодэна, уходящих верхушками под облака, о горах Эйсетти, где персиковый румянец проступал с восходом солнца на округлых стенах домов, о пылающей красным камнем Коорэалатане, берега которой омывают волны Южного океана…

Танрэй плакала. Она забыла об Але, в ней не было ярости к Ормоне. Исчез и Тессетен. Остался лишь его прекрасный тихий голос — и навсегда потерянный Оритан.

— Видишь, есть много более важных вещей на этом свете, чем измена любимого человека… — сказал он, прижимая голову сникшей от горя Танрэй к своему плечу.