Душеспасительная беседа

В начале войны я служил в редакции фронтовой газеты Брянского фронта «На разгром врага», в штатной должности, которая так и называлась — писатель.

Две другие штатные писательские должности занимали покойный поэт Иосиф Уткин и ныне здравствующий прозаик Исай Рахтанов.

Сюда же нужно причислить нашего художника — совсем юного тогда карикатуриста-крокодильца Женю Ведерникова.

В августе 1941 года Брянск был еще цел. Сильная немецкая авиация играла с ним, как кошка с мышкой, и не спешила с нанесением массированного бомбового удара. Лишь иногда появлялись одинокие разведчики, кружились, высматривали что-то и, сбросив на окраину города для «острастки» одну-две бомбы, удалялись восвояси.

Брянск жил призрачной, эфемерной жизнью прифронтового города, напряженной, как перетянутая, готовая вот-вот лопнуть струна.

Редакция наша и другие управления штаба фронта стояли в лесу в десяти — двенадцати километрах от Брянска. В наше распоряжение был отдан дом лесника с подворьем, с хлевом для скотины и с сараем, на сеновале которого мы спали вповалку.

Я вместе с Женей Ведерниковым делал в газете сатирическую полосу «Осиновый кол», но мне и Уткину очень хотелось попасть на передовую, понюхать настоящего пороха. Мы долго наседали на нашего редактора, батальонного комиссара Александра Михайловича Воловца, обаятельного, умного и спокойного человека, замечательного военного газетчика, просили его дать нам «настоящую» фронтовую командировку. Воловец долго отмахивался от нас, как от надоедливых оводов, — он нас берег. Нас берег, а себя не уберег: впоследствии Александр Михайлович погиб — его машина подорвалась на мине, засунутой немцами в колею лесной дороги, — но это случилось значительно позже, когда наши войска вернулись в сожженный и разрушенный врагом Брянск.

В конце концов Воловец, которому, видимо, надоели наши приставания и нытье, не выдержал и подписал командировочное предписание. Он даже доверил нам собственную «эмку» с шофером.

Мы собрались ехать под Почеп, где происходили «бои местного значения»!

Нам бы и ехать из брянского леса прямо туда, куда нам предписывало направиться командировочное удостоверение, то есть за Десну под Почеп, а нас черт угадал «на одну минуточку» заскочить в Брянск, в городскую типографию, где временно печаталась наша газета, повидаться с товарищами. Эта минуточка все и решила.

— Хорошо, что вы заехали! — обрадовался нам выпускающий нашей газеты. — Звонил редактор, приказал, если вы появитесь, вернуть вас обоих назад, в лес, в редакцию.

— Что за чушь! — возмутился Уткин. — А вы спросили Александра Михайловича, почему, собственно, мы с Ленчем должны вдруг ни с того ни с сего возвращаться в лес, не солоно хлебавши?!

Выпускающий тонко улыбнулся:

— Начальству нельзя задавать вопросы, тем более на фронте. Начальство само задает вопросы!

Он сделал паузу и прибавил с той же тонкой, дипломатической улыбкой:

— Возможно, редактор что-то задумал, и ваши перья ему срочно понадобились. А возможно и другое. Вас, писателей, у нас в редакции три. Нерасчетливо двоих сразу посылать на передовую. Мало ли что может случиться!.. По одному — вот это по-хозяйски! Впрочем, все это мои личные домыслы.

— Мы что же, должны сейчас же ехать назад?

— Плохо вы знаете Воловца! — сказал выпускающий. — Он хороший человек и хороший психолог. Он разрешил вам переночевать в Брянске. Утром вернетесь к себе в лес. Можете до комендантского часа сходить в кино, погулять по городу. Ночевать будете не где-нибудь на ящиках и лавках, а в городской гостинице, на настоящих кроватях с настоящими пружинными матрацами. В общем, ступайте с богом и вкушайте дары цивилизации.

Что нам оставалось делать? Мы поставили нашу машину во двор типографии, а сами отправились вкушать «дары» брянской «цивилизации».

Теплый августовский ветерок хозяйственно шевелил пыльную листву деревьев, и на бульварах тенькали, прыгая с ветки на ветку, легкомысленные синички. Все совсем как в мирное время! Мы с Уткиным побродили по полупустому городу, посидели на скамейке в тенистом сквере, послушали концерт синиц и, установив, что прифронтовой Брянск из всех даров цивилизации может предложить нам лишь кино и баню, выбрали для себя, конечно, баню.

Старуха кассирша честь по чести продала нам билет в первый разряд. Мы вошли в чистенькую раздевалку и обнаружили, что будем мыться вдвоем. И вот когда мы уже намылились и стали с горьким наслаждением растирать зудящие спины мочалками, заревели сирены воздушной тревоги. Мы с Уткиным переглянулись и принялись еще яростнее действовать своими скребницами. Вдруг дверь, ведущая в раздевалку, отворилась, и на банном пороге появился роскошный рыжеусый мужчина в военной гимнастерке без знаков различия, в галифе и в высоких сапогах, с кавалерийским карабином, висящим у него на ремне через плечо. Он был похож на мультипликационного кота в сапогах. Я успел заметить, что у него одна нога короче другой и он сильно хромает.