Душевная болезнь Гоголя

В дальнейшем эти явления заторможенности повторялись в течение всей жизни Гоголя. Сначала они были нечастыми и кратковременными (от нескольких минут до нескольких часов), затем стали более глубокими и продолжительными. Приятельница Гоголя Александра Осиповна Смирнова, которая видела эти приступы, в своих воспоминаниях писала: «На него находила “задумчивость”. Он переставал отвечать на вопросы и старался уединиться». А его современник Иван Федорович Золотарев (1812–1881), который встречался с Гоголем в 1838 году за границей, называл эти явления «столбнячками». Он так описывал их: «Гоголь был в хорошем расположении духа, целые дни проводил в созерцании римской природы, в обществе кого-нибудь из своих приятелей, и «вдруг среди оживленного разговора внезапно замолкал и слова от него не добьешься. Являлось это, по-видимому, беспричинно. Иногда у него появлялась странная застенчивость, а затем разговорится и говорит весело, живо, но входило новое лицо, и он замолкал и прятался, как улитка, в свою раковину».

Иногда во время таких расстройств у него появлялось желание сбрить волосы на голове, как «помощь вдохновению путем ускорения испарений». В такие моменты он чувствовал, что его мысли и чувства «зажаты в тиски неведомого тормоза» неподвластной ему силой, которая сковывает тело, заволакивает мозг, покрывая его «тяжелыми облаками». Он чувствовал, что лишается возможности не только вести беседу, но и свободно двигаться, не может управлять собой, не может «пошевелить ни одной частью своего тела». Он превращался в малоподвижного, иногда и совсем неподвижного «истукана» при ясном сознании. Застывала мимика, взгляд казался отрешенным. Такие явления пугали его, так как у него было ощущение «обмирания» и надвигающейся смерти. Такая обездвиженность настигала его в любом месте, иногда в самом неподходящем. Если был в гостях, то успевал уйти вглубь комнаты и сесть на диван или в кресло. Окружающие, которым он не раскрывал своих переживаний, принимали такое состояние за гордость и высокомерие.

Сам Гоголь так описал один такой приступ «столбнячка»: «На мой мозг точно надвинули колпак, который мешал мне думать, тормозил мои мысли». В письме к одному из своих современников, Дондукову-Корсакову, он описывал такие состояния более подробно: «Овладевает мной моя обыкновенная периодическая болезнь, во время которой я остаюсь почти в неподвижном состоянии, и это продолжается по 2–3 недели». Такие состояния он называл то «нервическим усыплением», то «оцепенением», то «жизненным онемением» и боялся, что в таких случаях его могут принять за мертвеца и похоронят живого. Он предупреждает родных и знакомых, чтобы его не предавали земле, пока не появятся «признаки разложения». При этом разъясняет: «Бывают такие трудные моменты, когда уподобляешься человеку, находящемуся в летаргическом сне, который видит, как его погребают, но не может пошевелить пальцем и подать знак, что он еще жив».

Такие явления заторможенности были в какой-то степени и защитной реакцией мозга, предохранявшей его от истощения. После одного из таких приступов он жаловался Жуковскому: «Откуда, зачем нашло на меня такое оцепенение, не могу понять». Приступ заканчивался чаще всего внезапно. Голова прояснялась, он как бы просыпался от тяжкого сна, и мир снова озарялся яркими красками. В конце жизни заторможенность перешла в настоящий «кататонический ступор» – «обездвиженность с повышением мышечного тонуса и мутизмом (отказом от речи)»[29], во время которого Гоголь в 1852 году скончался. Врачи-соматики (психиатров среди них не было) не смогли тогда вывести Гоголя из ступора.

Долгое время дискутировался вопрос о том, были ли у Гоголя галлюцинации («восприятия, возникающие без реального объекта», А. В. Снежневский). Описывая подробно другие проявления своего душевного страдания, Гоголь почти ничего не писал о галлюцинациях. Возможно, он относился к «посторонним голосам» без критики и принимал их за реальные. Близкий друг Гоголя, писатель Сергей Тимофеевич Аксаков говорил друзьям: «Гоголь слышит то, что мы не слышим». В «Авторской исповеди» Гоголь писал о «болезненных страхах, об ожидании чего-то страшного». «Мне всегда был страшен божественный зов, и я бежал с великим страхом и только тогда успокаивался, когда навстречу попадался какой-нибудь человек. Не могу выносить звуков некоторых песен, которые стремятся по всем беспредельным русским просторам. Звуки вьются около моего сердца, и я удивляюсь, почему другие их не ощущают».

В 5-летнем возрасте, как указывалось выше, слышал какие-то голоса, испытывая при этом страх. В дальнейшем в письмах и воспоминаниях современников Гоголя о них некоторое время упоминаний не было. Только в сороковых годах С. Т. Аксаков в своей книге «История моего знакомства с Гоголем» написал: «Я слышал, что Гоголь во время болезни имел какие-то видения, о которых он рассказывал ходившему за ним с братской нежностью и заботой купцу М. П. Боткину, который случился в то время в Риме».