Слышишь, друг, стоны покаяния, смиренного сознания греховности, при которой остается надеяться лишь на неиждиваемое богатство милости Божией! А миряне часто изображают настроение монаха в противоположном тоне. «Я-де настолько хорош, что мало мне общехристианского идеала, давайте высший. Вы-де, миряне, предо мной – существа низшие. Я дал обеты, каких вы не давали. Я выше, мол, вас по самому званию монашескому». Если бы у монаха явилось такое настроение, то это было бы очень печально.
…То же самое можно сказать о других обетах. Они кажутся порой очень внешними; скажем, обет бедности или нестяжательности, казалось бы, очень прост. Во-первых, иногда он как будто очень прост, потому что и без него ничем не обладаешь. Но это совсем не так просто, потому что в момент, когда говоришь: да, я мог бы это иметь, но больше не могу, потому что отрекся от этого, – самый ничтожный предмет вдруг делается таким привлекательным, таким желанным… Я в 1939 году произнес монашеские обеты, через неделю попал в армию и началось армейское житие. Помню, как-то вечером я сидел и читал; рядом со мной лежал огрызок карандаша – с одной стороны подточенный, с другой подъеденный, соблазняться было действительно нечем. И вдруг краем глаза я увидел этот карандаш, и мне что-то сказало: ты никогда больше за всю жизнь не сможешь сказать: «это мой карандаш». Ты отрекся от всего, чем имеешь право обладать… В течение нескольких часов я сидел перед этим огрызком карандаша с чувством, что я не знаю, что бы дал, лишь бы иметь право сказать: «Это мой карандаш». Причем, практически он был мой карандаш, я им пользовался, я его грыз. И он не был мой; и вот тогда-то я почувствовал, что не иметь – одно, а быть свободным от предмета – совершенно другое дело.
Подите в какой угодно монастырь… По внешнему виду там всё чинно, а так ли внутри – про это кто может говорить?..
Монастырь – общество борющихся с собою Царствия ради Небесного… Возьмите вы пригоршню сору и бросьте в воду. Что мало тяжелее, опустится на дно и скроется. Наверху останутся только перышки, щепочки, пыль. Так в монастыре. Которые живут духом и сильны нравом, не видны и бегают показности, а которые полегче нравом – всегда видны и держатся снаружи. Новые монашенки всегда встречаются с этими последними не первый раз, и бывает, что у иных от этого помутится голова… и когда-то когда придется им познакомиться с настоящими монахинями…
Мы, монахи, страшное дело берём на себя. Разберите-ка, что такое монах? Того не надо, другого не надо, и конца нет – всего не надо. Один Бог да душа – вот монах. Как дойти до этого? Как хочешь. А доходи; ибо коль скоро не таков кто, то и не монах. Но как это ни трудно, приходит дух ревности и разгоняет все страсти.
Велика ли вещь мантия?! Мантия – мундир. Она ничего ни прибавляет, ни убавляет в духовной жизни. Посмотрите на получивших теперь мантию: стали они святей? Все такие же. А если стали фонфаронить мантиею, то стали хуже.
Несмиряющийся, непокоряющийся, неслушающий – только на вред души своей живет в монастыре.
Монах – это покойник, в дому лежащий, около которого еще ходят, на которого глядят и даже целуют его; он еще близ мира и мир его еще видит, но однако мир для него не существует…
Схимник же – это покойник, уже погребенный в могиле, для которого не только мир не существует, но и он для мира.
Наш настоящий старец Божий схиигумен Лука Валаамский часто говаривал: «Я не ученый, а толченый», считая это толчение нас в ступе жизни самой лучшей академией, где учитель – Сам Господь.
Монах, изменивший своим обетам, вменяется в самоубийцу и даже лишается христианского погребения.
Что такое монах? Монах есть исполнитель всех заповедей Божиих. А все заповеди сводятся к двум: 1.
Монахи, вообще вся наша братия, тоже люди, а раз люди, то есть обязательно свои страсти, пороки: один гордый, другой злой, третий блудник и т. д. Все эти люди пришли сюда в больницу лечиться, кто от чего, – и вылечиваются при помощи Божией. Я это говорю потому, что вы будете видеть пороки братии, но надо стараться не осуждать.