Эта ночь ознаменовала ещё более худший кошмар, чем до этого. Из города не мог сбежать никто. Смерть навсегда покинула эти владения, не было больше избавления. О ней молили небеса, некоторые пытались разорвать свой жизненный цикл сами, но тщетно. Их тела больше не были живыми, но и не были мертвыми. Кара некроманта была страшна. Гниль, вонь, костры, уродство, болезненные стоны, мольбы о смерти стали обыденностью. Когда-то солнечный город превратился в жерло ада на земле. Дым заволок небо, тьма и сумерки стали вечными спутниками города. В Церковь больше никто не верил, в священнослужителя и монахов – тоже. Свод храма опустел. Если от Бога помощи больше не приходилось ждать, то оставалось лишь взывать к силе, от которой и страдал весь город. Спустя бесконечное время страданий городок сдался и взмолился тьме. Некромант явился на зов. Всё должно было закончиться там же, где началось.
– Молим тебя… Дай нам умереть… Что ты хочешь от нас?!
Толпа изуродованных нежильцов молила Тёмного Властелина о смерти. До сих пор столб от прошлого неудавшегося сожжения стоял посередине площади. Некромант неспешно прошел на эшафот.
– Теперь вы молите меня о смерти… А молила ли вас Иоханна, когда вы топили её за колдовство? Что вы сделали тогда? Не вы ли, святой отец, вынесли ей и целому ряду других людей смертный приговор?
Священника распирали гнев и ярость. Он сжимал кулаки, но изуродованный чумой не мог ничего сказать в ответ. Он даже не помнил ту, о ком говорил Некромант. Дух был сломлен. Гордость и идеи изничтожены…
– Вы ведь даже и имени её уже не помните…
– Верни нам смерть! Смерть дана самим Богом, не смеешь ты у нас её забирать!
Некромант вдруг рассмеялся. От его приглушенного разливистого смеха все горожане напряглись ещё сильнее. Маг неожиданно обратился к ним.
– Хотите ли вы жить вечно, без чумы, под ликом солнца? Лишь раз за цикл вы будете платить за смерть Иоханны своими жизнями, после чего вновь будете возрождаться и радоваться жизни? Хотите ли вы этого? Преклонитесь. Предайте своих прошлых богов, свою религию и станьте моими приспешниками. И я прощу вас, дам избавление.
Толпа не шевелилась. Но достаточно было лишь одному выйти вперед, как остальные последовали за ним, предав все свои прежние идеалы, ценности, продав свою душу… Некромант насмехался, он торжествовал. Сморщенная рука вытянулась из-под его одежд и указала на служителей церкви.
– Так докажите свою преданность. Разорвите их.
Не сразу толпа решилась на кровь, но и не заставила себя ждать. Разъярённые горожане кинулись на монахов, словно они стали в их глазах единственным источником зла, чумы и всех других лишений и страданий. Толпа разорвала несчастных под ликующий смех Некроманта, отголоски которого поднимались прямо в ночное, затянутое мглой небо.
На следующий день город очнулся уже во временной петле. Не было больше чумы, городок стал ясной копией прошедших светлых солнечных дней. Кошмар закончился, и все горожане словно бы попали в общий радостный сон. Хотя всем поначалу казалось, что именно сейчас они и спят, а весь ужас – та реальность, которая ждёт их после пробуждения. Но эти мысли были в корне неверны.
Так город живых мертвецов зажил иной жизнью, заключив сделку с самой тьмой. Они жили от начала цикла и до его конца, от одной кровавой расправы до другой. В конце каждого цикла они посягали на жизнь Асцелии, за что потом уничтожались монстрами или же огнём. А на следующий день вновь возрождались, и снова начинался цикл мирной жизни. Они жили по сценарию, которого не осознавали, за исключением лишь Асцелии и других ведьм, поселившихся здесь уже позже. Им были даны особые привилегии.
За хотя бы короткий промежуток спокойствия горожане стали марионетками Темного Властелина, неосознанно живя лишь до его кары по окончании каждого цикла. Но зато ясно осознавали, кому они служат. Это их сделка. Таким образом, город стал магическим местом вне реальности, живущим по своим законам – по законам сломанного Дня сурка.
Вся злоба, которую ведьма направила на проклятие Осберта, с годами превратилась в его силу. Сначала сломленный, изгнанный и отверженный… Чудовище в человеческом обличии. Первый год он даже пытался скрыться от самого себя в монастыре, но всё живое неконтролируемо гибло вокруг него. За считанный месяц весь монастырь превратился в кладбище с одним-единственным выжившим послушником, который и стал причиной этого падежа. Вечное одиночество разрывало ему душу. Невинные братья погибли лишь от того, что находились подле него. Сама смерть поселилась в этих стенах. Юный пастух с ещё живой, светлой душой страдал, разрываемый на части тьмой, что теперь исходила от него. Но смерть, посеянная его руками, была не столь страшна, как жизнь, даруемая от этих же рук мертвецам. Они восставали лишь от одного его прикосновения, шли следом, как марионетки.