Душой наизнанку

Я не люблю, чтоб была превышена мера:
Легче просыпаться ситом, чем выспаться сытым,
Ибо кому-то моя разгульная эра —
Точно выходит боком дефис дефицитом.

Пир у меня? Пояс чей-то стянулся туже.
Бьюсь об заклад: коль нашарить случится клад,
Фатум кого-то в отместку посадит в лужу,
Ложью заманит на ложе прокрустово, гад.
Думает Фатум: «Всех осчастливить не сдюжу;
А раскрошусь по грошу — кто же станет богат?»

Негодованье оскалится бездной вопросов:
Всякому по копейке? Вскипает общество!
Мало! Народу неймётся, а только ропщется:
Каждый второй — суфлёр, каждый третий — философ.

Фатум, не мучься; отметил ещё Ломоносов:
Здесь появилось — значит, вон там закончится.

Фат, Ломоносов-то — был посол полномочный:
Старого века, старой северной вотчины.
Был он посол; мы же слабого, друг, посола:
Даже злословить не каждый умеет соло.

Только из общей бочки — нестройным хором —
Бога покличем Чёртом, дарителя — вором
В пику безмерно-мирным переговорам.

Мера должна быть и морю, и миру, и мареву,
Нищенству нищего, барству борзого барина.
Чтоб не солить ни единому слою социума:
Мера — на систолы сердца, на сладость солнца.
Всем по копеечке — просто чтобы не ссориться!

Чтобы всяк на гроше принцессил, как на горошине!
Всем чтобы поровну — порванной в порции жизни!

…
Слушаете до сих пор? Дело в моей харизме,
Как сообщает каждый третий опрошенный.
Что-то я нынче занозлив, и слог мой низмен,
Что-то я в слишком глубоком, пардон, коммунизме —
Всем насулил-то по крошке всего хорошего!
Так не пойдёт, господа. Начинаю сызнова.

По существу, мне порядок сегодняшний нравится:
Был бы я — Фатум, оставил всё так же бы, в принципе:
Умный родился? К чёрту! Дурак — отравится.
Стерва-судьбина? К чёрту! Зато — красавица!

Всё окупается; главное — не торопиться.

Знаете, я вот всюду ищу положительное:
Даже на злых языках — чтоб они отсохли!
Четверть интервьюированных долгожителей —
Это приверженцы славной моей философии.

Стоит её рассмотреть на конкретном примере:
Измождён в универе, издождён до последней нитки,
Я, поглядите, лишь укрепился в вере:
Кто-то в этот же миг, для меня — бледноватый
                    да жидкий,
Присягает на верность румяной разгульной эре.
Представляю — и пытка утратила прелесть пытки.

Театр Яда