Душою и телом

– Не плачь, любимая, – послышался голос Миранды, входящей в комнату. На ней было персиковое атласное кимоно; ее белокурые волосы, зачесанные назад, стягивал узлом шелковый шарфик. Вид у нее был отдохнувший и цветущий; вместе с ней в комнату проник сладкий аромат белых лилий. Касси, в своем сером платье, правда, отглаженном служанкой, чувствовала себя рядом с ней неловко.

– Но, мама, я хочу корзинку! – плакала Хивер.

– Это все уже поняли, Хивер, – повторил ей Джесон. – Пойми и ты: тебе нужно пойти и найти ее. Так делают все дети в мире. Давай-ка вставай и пойди поищи ее!

– Джесон, оставь свои фокусы, отдай ребенку корзинку, – зевая, сказала Миранда.

– Помолчи! Неужели я не имею права воспитывать собственную дочь? Нужно ведь, чтобы хоть кто-то научил ее, как себя вести! Клянусь Богом, Миранда, если ты и дальше будешь…

– Джесон, не забудь, что у нас гости, – прервала его Миранда, кивая на Касси, которая сосредоточенно намазывала масло на булочку и делала вид, что ничего не слышит.

– Глупости! Касси – тоже член нашей семьи, и, я думаю, она совсем не против, если кто-то научит ее племянницу, как нужно себя вести.

– У меня идея, – улыбнулась Касси, вставая. Ей надоели и злобный тон Джесона, и ядовитый голос Миранды. – Пойдем, Хивер, и вместе поищем твою корзинку. Идем!

Хотя и очень неохотно, Хивер все же вышла вслед за Касси из залитой солнцем столовой.

– Бьюсь об заклад, что она здесь… – хитро проговорила Касси, стараясь вовлечь девочку в игру и открывая один из ящиков буфета, стоявшего в соседней комнате, которая изначально задумывалась как столовая.

– Маме не понравится, что ты сюда лазаешь, – пробурчала Хивер, подходя к Касси сзади.

Касси решила не реагировать и продолжила игру:

– Нет, здесь только постельное белье и столовое серебро, – нарочито грустно сказала она. – Ничего, что принес бы Пасхальный кролик.

– Не глупи, – проговорила Хивер, следуя за Касси в библиотеку, – даже я знаю, что Пасхального кролика не существует.

– Ты, наверное, вообще ужасно много знаешь, не так ли? – спросила Касси, отдернув занавеску и усаживаясь на подоконник.

– Не думаю, что маме понравится, что ты здесь сидишь.

– Послушай, Хивер, если ты не начнешь искать свою корзинку, ты никогда ее не найдешь…

– Да я знаю, где она…

– Неужели? – Касси пристально посмотрела на племянницу. Девочка была бы очень хорошенькой, если бы не это постоянно кислое выражение лица. Волосы малышки по цвету походили на волосы Касси – такие же светло-соломенные, они были завиты в аккуратно ниспадавшие на плечи локоны. Глаза у Хивер были зеленые, материнские. Вообще, она явно очень многое унаследовала от матери: белоснежную, почти фарфоровую, кожу, самоуверенный подбородок, большой рот, величину которого скрадывали очень тонкие губы. Даже голос – уже не по-детски сухой и низкий – напоминал Касси Миранду. Не говоря уже об упрямстве… и своенравности.

– Да! Я заставила новую повариху мне рассказать, – гордо заявила Хивер. – Я пригрозила этой толстой старой корове, что скажу маме, что она нас обворовывает. Папа спрятал корзинку внизу, в одной из ванных, где стирают белье. Но я бы и сама догадалась. Он каждый год прячет ее внизу, думает, я поверю, что это кролик принес! Фу!

– Скажи, ты от рождения такая противная, или ты долго тренировалась, чтобы стать такой? – не выдержав, спросила Касси.

– Что? Что ты сказала? – Хивер раскрыла от удивления рот.

– То, что ты слышала.

«В конце концов, – подумала Касси, – я ничего не потеряю, если скажу ей все, что о ней думаю. Разве что ее расположение. Но зачем оно мне? Как ребенок, который по природе своей должен быть веселым и ласковым, может быть таким раздражительным и ворчливым?»

– Мама! – закричала Хивер. – Тетя Касси на меня обзывается! Я ненавижу ее! Не-на-ви-жу!

Ничего другого Касси и не ожидала.

Пасхальное воскресенье, как успела заметить Касси, не было особенно счастливым в доме Даринов. Джесон исчез куда-то сразу после завтрака. Касси очень обрадовалась, когда Миранда позвала ее к себе и предложила выбрать какое-нибудь платье для церкви. Но Миранда, тут же оставив Касси одну копаться в гардеробной, сама уселась за старинный секретер у окна писать некое «очень важное письмо». Однако, как заметила Касси, Миранда так ничего и не написала, а все сидела, склонившись над чистым листком бумаги с монограммой, нервно вертя дорогую ручку пальцами с аккуратно накрашенными ногтями. В профиль Миранда выглядела очень худенькой: черты ее лица были четко прорисованы, на запястье тонкой руки просвечивали сквозь прозрачную кожу голубые жилки.

В Епископальную церковь на Мэдисон-авеню они пошли втроем: молчаливая Миранда, капризная Хивер и уже уставшая от всего этого Касси. И только вдохновенная служба с прекрасной музыкой вселила в душу Касси покой, став наивысшей точкой того утра.