Душою и телом

– Магнус был прав только в одном, – проговорил, наконец, потрясенный ее рассказом Джесон. – Я действительно перестал любить Миранду, почти сразу же после свадьбы. Она не хотела, чтобы мы заводили ребенка. Твердила, что не готова еще к этому, что я хочу сломать ей карьеру и все такое прочее. Именно тогда я и разочаровался в ней. С большим трудом удалось мне отговорить ее от аборта. Я пообещал, что буду во всем ей помогать, найму сколько угодно нянек. Думаю, она согласилась только потому, что боялась развода. Но при этом постоянно повторяла мне, что я тиран.

– Я ничего этого не знала…

– Конечно, я тоже был перед ней виноват, – продолжал Джесон. – Я слишком многого от нее требовал. А у нее были свои собственные планы, она иначе видела мир. Ее прельщала только блестящая карьера. А я-то надеялся, что рождение ребенка ее изменит. Куда там! Она и бедную маленькую Хивер сделала орудием против меня. Позволяла ей делать то, что не разрешал я. Мы перестали быть нормальной семьей, но развода она не хотела. Сказала, что, если я подам на развод, она уничтожит меня. Но когда к нам на Пасху приехала ты, я понял, что так дальше жить нельзя, и перестал бояться даже огласки.

– Но почему?

– Потому что я полюбил тебя. И чем сильнее становилась моя любовь к тебе, тем сильнее я ненавидел Миранду. Ее убил Магнус, Касси, но в душе я убил ее гораздо раньше, чем он.

37

За те две недели, что Касси пролежала в больнице, у нее было предостаточно времени для того, чтобы обо всем хорошенько подумать. Хотя ей становилось все лучше и лучше, врачи запретили ей выходить на улицу. Впрочем, нельзя сказать, чтобы ей было неуютно в палате. Вся комната была заставлена букетами цветов, которые каждый день приносили ей друзья и коллеги. А за окном переливалась всеми красками золотая осень. По утрам Касси жадно прочитывала свежие газеты, смотрела теленовости и бесконечно долго беседовала по телефону с Шейлой, которая страшно тяготилась своим пребыванием в Рузвельте. По два раза на дню Касси звонила Джесону и Хивер. А вечером время пролетало совсем незаметно – около нее был Джесон.

– Ты, наверное, ужасно замотался, – сказала она однажды, увидев мешки у него под глазами.

– Ничуть, – ответил он, беря ее за руку. – Ты же знаешь, как я люблю гонять на мотоцикле. А дороги в это время года почти пустые. Но позднее, когда он открыл книгу и стал ей читать – развлечение, придуманное им, чтобы как-то ее развлечь, – она заметила, что у него слабеет голос, и слипаются глаза.

Она радовалась возможности узнавать его через те книги, которые он ей читал. Она постоянно жила ожиданием той минуты, когда вновь увидит его, услышит его голос. Ей хотелось знать о Джесоне все: что его волнует, о чем он думает…

А это было не так-то просто: Джесон упрямо избегал разговоров на «печальные» темы, ссылаясь на запрет врачей. «Об этом мы поговорим, когда ты поправишься», – повторял он. И потому все их разговоры вертелись в основном вокруг Хивер и ее нового маленького приятеля – щенка Сатчмо, которого Джесон подарил дочке, чтобы она меньше тосковала по Касси. Он с увлечением рассказывал о том, как Хивер играет с ним целые дни, водит на прогулку, как к ним приходят толпами ее подружки повозиться со щенком. И Касси чувствовала, что Хивер очень по ней скучает, хотя Джесон прямо об этом ей не говорил. Он вообще старался, чтобы она только смеялась. Даже книги он подбирал для нее веселые, развлекательные, полудетские.

Но, несмотря на все его старания заполнить жизнь Касси солнечным светом; мысль о преступлениях, совершенных Магнусом, и о разоблачении Хааса, неотвязно преследовала ее. Касси понимала, что не сможет этого забыть до тех пор, пока не выяснит все окончательно. Джесон ни разу не говорил с ней об этом, но в газетах не было полного разоблачения всех преступлений Магнуса, хотя о его смерти писали очень много. Похороны императора были скромными и прошли очень тихо. Его похоронили прежде, чем об этом узнали газетчики. О сенаторе Хаасе почти не упоминалось ни в одной из статей – только как о наиболее близком друге телевизионного короля. Везде смерть Магнуса характеризовалась как «несчастный случай, обстоятельства которого выясняются полицией Ист-Хэмптона и отделом окружной прокуратуры Манхэттена».

«Сколько людей, – думала Касси, – прилагают сейчас все усилия, чтобы замять это дело, не раздувать скандала». И чем больше она об этом думала, тем сильнее ощущала потребность вмешаться в происходящее. Шейла была единственным человеком, с кем Касси могла поделиться своими мыслями.

– Мак заходил ко мне вчера вечером, – сказала Шейла Касси по телефону. – Он злой как черт. Руководство компании перешло пока, видите ли, к совету директоров, и они затеяли там какую-то реорганизацию. Эх, Мак, Мак! Он никогда не был хорошим чиновником. А к нему пристают, чтобы он писал какие-то соображения по повышению качества передач.

– А он знает, что произошло на самом деле? Ты рассказала ему о Хаасе и Магнусе?