Dust

"Мне тоже". Они поднялись на несколько ступенек. "Но я говорю об этом не поэтому. Ты сказала, что было несколько сотен костюмов. Кажется, это одно и то же число, не так ли?"

"Это было просто предположение", - ответила Джульетта. "Я спускалась туда всего пару раз".

"Но, кажется, это правильно. Разве это не похоже на тиканье часов? Либо боги знали, сколько нужно запасти, либо у них нет планов на нас после определенной даты. Чувствуешь себя как в свином молоке, не так ли? Во всяком случае, мне так кажется".

Джульетта повернулась и посмотрела на своего друга-альбиноса, увидела, как зеленые аварийные огни придают ему какое-то жутковатое свечение. "Может быть", - сказала Джульетта. "Джина, возможно, что-то задумала".

Раф фыркнул. "Да, но, черт возьми. Мы еще долго не умрем".

Он рассмеялся, его голос эхом прокатился по лестнице, но Джульетте стало грустно. Не только от того, что все, кого она знала, умрут раньше, чем наступит эта дата, но и от того, что это знание облегчало восприятие ужасной и нездоровой истины: их дни сочтены. Спасать что-либо было глупо, а жизнь - тем более. За всю историю человечества ни одна жизнь не была по-настоящему спасена. Их просто продлили. Всему приходит конец.

49

На фермах было темно, верхний свет дремал на далеких таймерах. Внизу, в длинном лиственном зале, раздавались голоса: на участки претендовали и так же быстро их оспаривали. Вещи, которые никому не принадлежали, становились собственностью. Это напомнило Ханне о смутных временах. Она прижала ребенка к груди и прижалась к Риксону.

Юный Майлз держал в руках свой умирающий фонарик. Он бил по нему ладонью, когда тот тускнел, и это каким-то образом помогало ему жить дальше. Ханна оглянулась в сторону лестницы. "Почему Соло так долго?" - спросила она.

Никто не ответил. Соло погнался за Элизой. Это было обычным делом, когда она убегала, отвлекшись на что-то, но совсем другое дело, когда вокруг было столько людей. Ханна забеспокоилась.

Ребенок на ее руках застонал. Он делал это, когда был голоден. Ему разрешили. Ханна сдержала свои собственные жалобы: она тоже была голодна. Она поправила ребенка, отстегнула одну лямку комбинезона и дала младенцу доступ к своей груди. Голод усиливался от того, что приходилось есть за двоих. И там, где когда-то по коридору ее руки касались посевов, где пустой желудок был одной из немногих вещей, которых она никогда не боялась, растущие участки стояли поразительно пустыми. Разграбленные. Захваченные.