Два адмирала

Сэр Джервез Окес потерял все свое врожденное, лихорадочное нетерпение, когда оба флота начали более и более сближаться. Он продолжал ходить по юту, но уже гораздо медленнее; руки его все еще были скрещены за спиной, лицо сделалось важнее, взор задумчивее. Гринли знал, что теперь его вмешательство было бы уже опасно, ибо когда вице-адмирал принимал на себя этот вид, он становился в полной мере главнокомандующим, и всякие советы могли только навлечь его гнев.

— Господин Бонтинг, — сказал он, когда расстояние между «Плантагенетом» и «Отважным», передовым французским кораблем, было около одной мили, — господин Бонтинг, поднимите судам сигнал бить тревогу.

Никто не смел сделать какого-нибудь замечания насчет этого приказания: оно было выполнено с быстротой и в молчании.

— Поднять его живей, да хорошенько следить за ответами! Капитан Гринли, бейте тревогу и посмотрите, чтоб на деке было все очищено, чтобы с батарей можно было успешнее действовать, когда будет нужно.

Капитан Гринли спустился с юта на квартердек, и через минуту на корабле раздался гром барабанов и свист свистков, что, как известно, во всем мире служит призывом к оружию.

— Ответные сигналы со всех судов получены, сэр Джервез, — сказал Бонтинг.

Адмирал отвечал только наклоном головы. После минутного молчания он обратился, однако, к сигнальному офицеру и сказал:

— Кажется, Бонтинг, излишне будет отдавать капитанам приказание не открывать подветренных портов нижнего дека при таком волнении?

— Я думаю, что так, сэр Джервез, — отвечал Бонтинг с усмешкой, смотря на бушующую стихию, которая ежеминутно вздымалась из-под корпуса корабля до самых сеток. — Даже людям у пушек верхнего дека придется промокнуть до костей.

— Подайте сигнал, сэр, чтобы все суда держались кильватера вице-адмирала.

Между тем на флагманском корабле все пришло в движение. Флотские и морские офицеры взялись за свое оружие, доктор тщательно собрал свои книги, а священник, схватив блюдо с холодной говядиной, которое второпях поставили на стол, унес его в свою каюту, чтоб оно не попало в чужие руки. В одну минуту констапельскую очистили от всех, которые тут обыкновенно жили, и их места заняли матросы, назначенные к трем или четырем тридцатидвухфунтовым пушкам, установленным в этом месте.

В это время сэр Джервез Окес расхаживал по юту, Бонтинг и сигнальщик были готовы поднимать новые сигналы, а Гринли ожидал только рапортов, чтобы явиться к главнокомандующему. Спустя минут пять после тревоги он получил их и взошел на ют.

— Я продолжаю идти тем же курсом, капитан Гринли, — заметил сэр Джервез, желая оправдать перед самим собой маневр, который он обдумывал, — арьергард нашей линии и авангард французов скоро сблизятся на расстояние меньше пушечного выстрела; нам легко теперь потерять любое наше судно, потому что, поврежденное в снастях, оно прямо понесется к неприятелю. А потому я полагал бы спустить «Плантагенет» под ветер и пройти мимо передовых судов французов на том же расстоянии, на каком должен пройти «Уорспайт», и таким образом мы переменили бы несколько положение дела. Как вы думаете, что будет следствием этого маневра?

— Что авангард нашей линии и авангард французов сойдутся так близко, как вы сейчас сказали, сэр Джервез.

— Чтоб определить это, не нужно быть математиком. Вы спуститесь под ветер тотчас же, как Бонтинг поднимет сигнал, и приведите ветер на траверз. Не заботьтесь о брасах, пусть они останутся закрепленными; как скоро мы пройдем мимо французского адмирала, мы опять пойдем к ветру. Через это мы потеряем несколько нашу наветренную позицию, но это для меня все равно. Отдайте приказание, сэр, — Бонтинг, поднимите сигал!

Приказания эти были в молчании исполнены, и «Плантагенет» мгновенно ринулся вперед с удвоенной скоростью. Остальные суда, немедленно ответив на сделанный им сигнал, начали по очереди спускаться под ветер, как скоро прежде прошедшее судно вступало опять в надлежащую линию, и все с буквальной точностью следовали приказу, который так легко было исполнить. Движение это сверх того, что давало надежду сражаться на далеком расстоянии, выпрямило линию почти с математической точностью.

Граф Вервильен, казалось, не знал, что думать о внезапном и необыкновенном движении авангарда неприятеля. Он подал сигнал, и его экипажи встали к пушкам, но при таком шторме нелегко было судам, продолжая круто держаться к ветру, сделать какую-нибудь значительную перемену в своих позициях. Между тем скорость, с которой шли англичане, угрожала близкой встречей, а потому и нужно было приготовиться к битве.

Напротив, на английских судах все было спокойно; казалось, на них царствовала тишина смерти. Люди их были уже на своих местах, а это-то и есть минута глубокой тишины на военном корабле. Нижние порты на всех судах были закрыты, и части экипажей, помещенные на этих деках, находились в совершенной темноте.

В это время «Плантагенет» и «Отважный», французское судно, были друг от друга на расстоянии немного больше мили, которое ежеминутно уменьшалось.