Я узнал, что в 1960 году, Отдел утвердил строительство комплекса, совмещающее в себе исследования и производство (!) аномальных объектов. Параллельно строился и участок внутри города, где работали учёные умы России, и куда в 1967 завербовали вашего покорного слугу в качестве архивариуса. В том же году был введён в эксплуатацию и сверхсекретный автономный завод имени Новикова «Рост».
Я помню, как в 1971, спустя 4 года после начала работы, комплекс перестал выходить на связь. Приехавшие сотрудники обнаружили, что комплекса просто нет на месте. Он исчез, оставив вместо себя нетронутое человеком поле.
Пока шло расследование инцидента, я продолжал заниматься своей работой. Иногда мне приносили какие-то предметы, какие-то даже были аномальными, но при этом, безопасными. Тогда я запирал их в ячейки содержания. Иногда, читая после этого сопроводительную документацию, приходил в ужас от осознания того, что часом ранее находилось в моих руках. Будто ты просто купил на рынке кухонный нож, попользовался им месяц-другой, а потом вдруг узнал, что этим ножом было убито тридцать семь человек. Даже безопасные объекты могут стать причиной чьей-то смерти.
Я помню, как однажды страна, в которой я жил, исчезла, и Отдел был распущен. Некоторые люди остались на своих местах, но уже в качестве сотрудников новоявленного Фонда. Спустя пару лет, при загадочных обстоятельствах погиб действующий Смотритель, чьё место заняла сотрудница из Отдела «П» Орлова Ольга — её внешность и строгий нрав до сих пор всплывает в моей памяти до мельчайших деталей.
И я помню, как в результате фатального сбоя в системе безопасности, ведущий специалист по условиям содержания оказался на четыре минуты заперт в камере одного из объектов класса Евклид. Всего лишь четыре минуты темноты, сопровождавшихся суматохой персонала, — это же так мало, — но когда ток вновь возник в проводах, исследователь вышел из комнаты уже другим человеком. Что-то произошло там, в гробовой тишине камеры содержания, что навсегда изменило его. Быть может, за те четыре минуты, проведённые наедине с Евклидом, ему открылось что-то недоступное нашему пониманию.
Обоймы пустели, но человек всё также шёл, невзирая на обширные ранения, пересекающие тело. Казалось, плоть только сковывала его движения, и дёрганные неровные движения были лишь попыткой сбросить этот балласт из мяса и костей. Я почти смеялся, наблюдая, как пятеро крепких мужчин пытаются помешать движению худощавого исследователя, будто не замечавшего их присутствия. Кто-то пытался оттащить его за волосы, но человек лишь дёрнул головой, с хрустом отдирая кожу с головы.
А потом раздался крик: с дороги! Я обернулся и увидел Орлову, что, скинув туфли, неслась босиком по серому линолеуму, держа в обеих руках один из наших самых страшных объектов — мумифицирующий стул. Свойства объекта заключались в том, что севший на него человек, намертво приклеивался, после чего, в течении от двух до пяти минут, из него высасывались все жизненные силы, превращая его в музейный экспонат эпохи древнего Египта.
С помощью подоспевшей со Смотрительницей бригады оперативников, им удалось совладать с ведущим специалистом по условиям содержания и усадить его на стул. Я точно помню, как, приклеившись к стулу, человек потерял всю свою подвижность, и лишь произнёс, подняв глаза на Ольгу:
— Ты совершила ошибку. Но что будет теперь?
— С этой минуты, — сквозь зубы процедила Орлова, — ты в условиях особого содержания, мерзость!
С этими словами, она плюнула ему в лицо, и, круто развернувшись, махнула полами белоснежного халата и ушла, навсегда оставшись в моей памяти самой эффектной женщиной во всём мире.
Такова моя работа — я наблюдатель. И пусть Отдела «П» давно уже не существует, а персонал обновляется быстрее, чем я протираю пыль с коробок, набитых отчётами полувековой давности, я всё также складываю в голове пазл на основе собранных данных, словно жадный паук, систематизируя и подвергая анализу имеющийся материал. Обо мне, возможно, просто забыли, как о старой игрушке, в которую давно неинтересно и скучно играть, да и отдать некому, а выбросить жалко. Но я помню всё.