При этих словах комната снова наполнилась светом, и Верба, удивленно хлопая глазами, увидел свой кабинет, и не было уже ни Курта, ни садиста-следователя; вместо них перед Нилом Федоровичем стоял целый и невредимый Михайловский.
— Я хочу, чтобы ты мне ассистировал, — говорил он. — Вот я и пришел. Насколько я понимаю, я оторвал тебя от какого-то очень интересного сна: во всяком случае, ты орал, как зарезанный.
— Не приведи господь, чтобы хоть малая часть того, что я видел, случилась в действительности, — пробормотал Верба, протирая глаза. Иди в операционную, но меня не жди — дело есть…
День клонился к вечеру, когда «виллис» члена Военного совета армии столкнулся на повороте к госпиталю с колонной «ходячих» раненых. Они медленно шагали, опустив плечи. Не охали, не стонали, не ругались. Мела сильная метель при тридцатиградусном морозе, и некоторые из раненых, устало сопротивляясь ветру, часто останавливались.
— Стой! — скомандовал генерал, останавливая «виллис». — Куда путь держите? — обратился он к шагавшей по обочине дороги медицинской сестре с набитой до отказа перевязочной сумкой на одном боку и пистолетом на другом.
Она послушно остановилась и подошла к генералу. Он увидел измученное лицо, блестевшие глаза, плотно сжатые губы. Объявила о сложившейся в госпитале обстановке.
— Далеко путь держите? — повторил он вопрос.
— В армейский сортировочно-эвакуационный госпиталь.
— Давно топаете?
— Третий час.
Генерал не впервые видел бредущих раненых. В сорок первом году «ходячих» было гораздо больше, причем среди них не раз встречались и с тяжелыми ранениями. И все-таки каждый раз ему становилось не по себе. Без оружия, с «сидором» за плечами, потерявшие воинский вид, они напоминали демобилизованных. Шли уставшие дети, внуки, отцы, деды в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет. Шли рабочие, школьники старших классов, колхозники, инженеры, техники, артисты, бухгалтеры, музыканты, литераторы… Усатые, бритые, бородатые, обросшие щетиной…
— Замучились, ребята? — спросил он закоченевшего юношу солдата, в толстых очках на унылом носу, бережно поддерживавшего перевязанную руку.
— Я им предлагала несколько раз сделать привал, передохнуть, развести костер, — сказала медицинская сестра, стряхивая снег со своей шапки. — Твердят одно: вперед и вперед. Оно и понятно, скорее бы добраться, поесть горячего и залечь спать.
— Ничего, товарищ генерал, — бойко проговорил очкарик. — Не такое выдюжили. — Губы его расползлись в улыбке, перерезав узкое лицо и обнажив длинные зубы. — Нам что? Повезло. Ноги, голова, живот целы, а рука заживет, как у собаки. Счастливо отделались.
— Не голодные?..
— Никак нет! Дали каждому сухой паек на дорогу.
— Курево?
— Не обижают, — ответил солдат с озорной улыбкой.
— Горит? — участливо спросил генерал, показывая на его раненую руку.
Юноша ответил, что у него осколком повреждены сухожилия двух пальцев.
— Обещают через месяц-полтора вернуть обратно в оркестр. Как-никак, я первая труба… — закончил он не совсем уверенно.
Адъютант генерала прыснул в кулак.
— Забракуют, заберу к себе писарем. Не тужи, трубач, — заметил генерал. — Хорошо?
Очкарик смущенно улыбнулся, поправил ушанку.
— Хоронить никак не могу привыкнуть. — И объяснил, что генерал и без него хорошо знал: после боя оркестровая команда хоронила убитых музыкантов на поле боя.
Генерал помолчал, потом спросил:
— Сколько километров отсюда до сортировочного госпиталя?
— Около девяти, — ответила медицинская сестра.
— Ну, счастливо! Поспешайте! Пока! — Пожал руку юноше и медицинской сестре, с силой захлопнул дверцу «виллиса» и закрыл глаза.
Зная, что начальство не располагает резервными госпиталями, Верба время от времени допускал увеличение численного состава команды выздоравливающих (КВ) в три — пять раз. Выздоравливающие солдаты служили в госпитале нештатными санитарами: разгружали транспорт с ранеными, переносили раненых из приемно-сортировочных отделений в хирургические, эвакуационные, загружали санитарные поезда для отправки в глубокий тыл страны, подносили раненых в операционные, перевязочные, топили печи, кормили, подносили судна и «утки»…
А между тем… при обнаружении в тыловых подразделениях здоровых солдат виновных расстреливать (предавать немедля трибуналу) — так заканчивался краткий приказ по действующей армии.
И потому, когда Вербе стало известно, что идет чистка тыловых подразделений — госпиталей, продскладов, ремонтных мастерских, полевых хлебопекарен — и что к ним вот-вот нагрянет с этой целью член Военного совета, Нил Федорович решил сейчас сам провести такую чистку и приказал построить всех выздоравливающих (КВ), предупредив их о грозных последствиях непослушания. Во дворе госпиталя выстроилась внушительная колонна. Медленно шагая вдоль рядов, Верба внимательно всматривался в них, в их лица. Раненые? Но почему нет самодельных костылей, палок, не видны бинты на руках, голове? Чистенькие. У всех шапки-ушанки, вещевые мешки за плечами, теплые рукавицы, валенки, сапоги, притороченные каски.
— Командира КВ ко мне, — громко крикнул он.