Два дурака на чемодан алмазов (СИ)

   - Кстати! - заинтересовался Василий. - А чего они такие хмурые? Да ещё и выглядят голодными. Им что, зарплату не выдавали? И как давно?

   - Ну... зарплату им уже второй месяц не выдают. А хмурые они потому, что думают вы их всех выгоните. И набирать будете других. А у них это -- единственный заработок.

   - Ага... - как-то неопределённо ответил Василий и тут же завернул всех обратно в цеха.

   Их там встретила всё та же хмурая толпа. Василий, то ли отошедший от шока, то ли уже притерпевшийся к видам и запахам, прошёл на небольшое возвышение, откуда все были хорошо видны.

   Толпа также послушно и угрюмо проводила их взглядом и приготовилась выслушать свой приговор. Так как было ясно, что новый хозяин хочет что-то сказать им.

   - У меня есть пока две новости для вас. - без предисловий начал Василий.

   - Первая. Вам выдадут в ближайшие несколько дней зарплату за два месяца. Возможно, что уже завтра. Вторая новость, что никто не будет уволен. Все остаётесь на своих местах. Завод будет перестроен, так что для всех найдётся работа и рабочее место на новом производстве.

   Толпа оживлённо загудела. Лица просветлели. Даже улыбки появились.

   - Ну и из текущих распоряжений... - решил не расхолаживать народ Василий. - наведите пока в цехах порядок. Мусор -- выкинуть, грязь убрать. Стены -- побелить. Господин Савельев -- распорядитесь, чтобы людям всё необходимое для этого было выдано.

   Инженер кивнул.

   - Ну ты и... - начал было Григорий, когда они вышли из заводоуправления, попрощавшись с инженером. Но не договорил.

   - И кто я? - ехидно поглядывая на братца спросил Василий.

   - Фабрикант! - также в тон ответил Григорий.

   - И ты тоже. То самое срамное слово. Придётся и дальше иметь дело вот с таким.

   Василий выразительно кивнул назад. На фабрику. Тут везде так.

   - Мы всё-таки в параллельном мире... - перешёл Григорий на последнюю линию обороны своих убеждений.

   - А мне так кажется, что в нашем родном... Прошлом. - заметил Василий. - вот тебе, для ознакомления.

   Он протянул Григорию маленькую брошюру.

   Тот взял в руки и посмотрел на обложку. Там значилось: Е.М. Дементьевъ. "Фабрика, что она дает населенiю и что она у него беретъ". Москва 1897г.(15)

   После этого происшествия, Григорий взглянул на окружающую реальность совсем другими глазами.

   До сих пор и Василий, и Григорий обретались в слоях общества выше среднего. От них, вот эта самая голытьба, на которой реально создавались все те самые средства, проматываемые элитой на балах и пустых развлечениях, была скрыта.

   Элита устраивала салоны, ходила в театры.

   Эти же, постоянно балансировали на грани голода или вообще гибели.

   Дамы элиты, и среднего класса были озабочены какие у них шляпки и тряпки.

   Бабы рабочих -- что будет семья есть сегодня. И будет ли вообще есть.

   Реально, в той самой страте, которой вертелись Василий и Григорий, явственно был слышен "хруст французской булки", вальсы Шопена и прочие "звон гусарских шпор" с "изысканной французской речью". Элита развлекалась. Она была далеко наверху.

   А внизу вызревала ярость. Даже не злоба.

   От безысходности существования. Именно существования, так как жизнью, постоянную борьбу за выживание назвать невозможно.

   Это в элите и среднем классе, рассуждали о гуманизме и прогрессе. Под людьми же подразумевались такие же как они.

   Те кто внизу -- быдло. Рабочий скот. НЕ люди.

   Если о представителях своего круга можно было порассуждать о том, как надо "поступать по гуманизму", то для "рабочего скота", было только одно отношение: "Испортился"? Выкинуть и заменить!". А то, что получивший травму или заболевший тем самым обрекался на голодную смерть, их не волновало. Главное -- прибыль.

   По сути -- прибыль на людях, обдираемых до костей.

   Осознание этого факта погрузило Григория сначала в депрессию, а после и в отчаяние.

   Он внезапно понял, что он находится среди тех, кто в революции, почти в полном составе будет уничтожен.

   И, как он сам ощущал на своём примере -- за дело.

   Ведь они пока что ничего тут не сделали такого, за что их можно было бы этим отчаявшимся людям уважать.

   Да, полетели на самолёте. Который сами же сделали. Но этого мало.

   В глазах голытьбы, которую Григорий наконец, стал замечать, он и его брат был "барин". А значит враг. Паразит.

   Григорий вспомнил, что почти все революционеры -- выходцы как раз из слоёв не рабочих, не крестьянских. А представителей того самого среднего класса. И даже высшей элиты.

   Они видели всё то, что вот так, внезапно, открылось Григорию. Изначально. И боль собственного народа они воспринимали как свою. Потому и шли на смерть. Ибо эта боль была страшнее смерти.

   Шли на смерть за лучшую жизнь. Не для себя.

   Для тех, кто будет после них.

   Шли на смерть, чтобы будущий социальный взрыв не выродился в "бунт бессмысленный и беспощадный", сносящий всё на своём пути, убивающий и правых и виноватых.

   А ведь так и было.

   В его, Григория, мире. В Гражданскую войну.

   И теперь, глядя в голодные глаза рабочих, он понял, чембыла ТА война. Каких трудов и жертв тем самым, проклинаемым либералами, большевикам, стоило обуздать эту стихию. Направить из разрушительного, в созидательное русло.