Два героя

И вот три дикаря очутились перед великим мореплавателем. Глаза их пристально смотрели на него, но тщетно — в темноте они не могли разглядеть его лица и потому снова обратились к переводчикам.

— Они просят огня, чтобы видеть, действительно ли это адмирал.

Принесли восковую свечу, и при свете ее индейцы узнали необыкновенного белого со светло-голубыми глазами. Да, это был он, и они приветствовали его. Один из них представился ему, назвавшись двоюродным братом Гвакамари.

— Что белые? — спросили их.

— Им хорошо,  — перевел переводчик,  — но не всем: одних сразили болезни, другие убиты своими братьями в ссоре или пали в битве против наших врагов. Знаешь, мы очень рады твоему приезду, потому что нам пришлось пережить тяжелые времена. Наши враги, Каонабо и Майрени, вторглись в нашу страну со своими войсками: наша деревня разрушена, наш повелитель Гвакамари ранен. Он желал лично приветствовать тебя, но не мог идти и должен был остаться дома.

Нерадостны были эти вести, не таких ожидали испанцы, но все-таки не все было потеряно. Навидад еще существует, и колонисты, конечно, познакомились со страной. Теперь колония быстро заселится, имея в своем распоряжении лошадей и рогатый скот, хлеб и овощи всякого рода.

Между тем наступило утро. Из морских волн поднялось солнце. Лучи его разлились по берегу, но он был по-прежнему безлюден.

Военный отряд испанцев высадился на берег, предводимый Маргаритой; в нем находились и наши знакомцы, Маркена и Хойеда. Испанцы направились к деревне Гвакамари, близ которой лежала колония.

Но какое мрачное зрелище представилось их глазам! Одни только кучи пепла указывали место, где стояли жалкие хижины туземцев. А Навидад? На его месте виднелись одни голые развалины, пустынное, черное пожарище. Укрепление испанцев было частью разрушено, частью сожжено. Но где же оставшиеся в живых? Индейцы одни могли бы поведать эту тайну, но они держались вдали, сторонились испанцев и, казалось, скрывали злое дело, лежавшее у них на совести.

Маргариту разными безделушками, колокольчиками и стеклянными бусами удалось привлечь к себе детей природы. Они подошли к нему и согласились даже отправиться на корабль к адмиралу.

Хорошее обращение с ними развязало им язык.

— Испанцы все умерли! — гласил их ответ.  — Каонабо и Майрени всех уничтожили. Гвакамари лежит дома, раненный копьем в ногу.

— Где живет этот Каонабо? — вскричал Хойеда, топнув ногой и хватаясь за рукоятку меча.  — Мы отомстим за кровь испанцев!

Колумб спокойно взглянул на пылкого юношу.

— Не судите так скоро,  — заметил он, обращаясь ко всем.  — Разве вы убеждены в вине тех кациков? Дайте нам предварительно расспросить и расследовать дело и не пугайте нагих детей этой великолепной страны воинственными выходками. Попытаемся расположить их к себе. Не правда ли, Ролдан,  — продолжал он,  — ты назначен судьей новой колонии, ты умеешь судить спокойно и беспристрастно. Скажи же, не лучше ли побеждать мирным путем, чем шагать через трупы?

— Слушайтесь адмирала,  — сказал Ролдан, низко кланяясь Колумбу.  — Он перевез нас невредимыми через бесконечный океан,  — мы должны ввериться его мудрости.

Но, отойдя, он стал позади Хойеды и шепнул тому на ухо:

— Он лигуриец! Что значит для него пролитая кровь испанцев!

Колумб сам вышел на берег, чтобы посетить кацика Гвакамари. Его сопровождал врач Канса, а в отряде находился и Маркена.

— Каонабо, Майрени,  — бормотал Хойеда, ступая по высокой траве,  — все равно, как бы ни назывались все эти негодяи-кацики, все они хищные собаки, шайки убийц, не лучше нечестивых людоедов-караибов на других островах!

— Ты прав, Хойеда,  — заметил маленький коренастый испанец по имени Кастанеда, покинувший Испанию вследствие частых столкновений с испанскими законами.  — Все они заслуживают смерти. Золотые пластинки слишком драгоценны, чтобы висеть в носах и ушах этих дьяволов. Им место в наших мешках! Следует рвать им уши и отрезать носы!

— Стыдись, Кастанеда,  — заметил Маркена,  — они такие же люди, как мы.

— Ха, ха, ха! — смеялся Кастанеда.  — Какая нежная девица! Стоит ли церемониться с этими дикарями!

Маркена покраснел. «Девица!» Как он осмелился позорить его? Он хотел было ответить, но в это время в передних рядах послышались тревожные крики.

Испанцы очутились перед индейской деревней. Шесть-семь жалких лачуг, построенных из жердей, составляли все поселение. Кругом царила тишина, не видно было ни одного индейца, они убежали при приближении испанцев.

— Обыщем-ка эти свиные хлевы! — сказал Кастанеда.  — Они такие же люди, как мы, а не смыслят даже выстроить себе порядочного дома.

Испанцы разбрелись по темным хижинам.

— Негодяи! — раздался внезапно голос Кастанеды.  — Вот и улики! Разве это не настоящий мавританский плащ? Смотрите, он даже свернут так, как будто он только что привезен из Кастилии. Украсть-то его они украли, а воспользоваться им не сумели! А вот и чулки! Но они предпочитают бегать босиком… Но что значит этот корабельный якорь? Уж не хотели ли они ставить на нем свои узкие неповоротливые лодки!